Мэри Райнхарт - Стена

Прежде чем переодеться к ужину, я поднялась по лестнице в наш изолятор. Там все было по-прежнему, однако, повинуясь какому-то необъяснимому импульсу, я заперла дверь, ведущую с лестницы в этот отсек, а ключ забрала с собой. Положила его среди носовых платков в верхнем ящике своего комода, и когда пришла Мэгги, чтобы помочь мне переодеться к ужину, я показала ей, где лежит ключ. Она в ответ громко засопела.

— Эта дама страдает от чрезмерного любопытства и вечно сует нос в чужие дела, — заявила она. — Всегда такой была и никогда не изменится. Но что ей понадобилось там, наверху?

— Мэгги, я ведь не уверена, что она действительно побывала в изоляторе.

— Нет, нет, она явно что-то замышляет— продолжала Мэгги, похлопывая щеткой по моей голове, как, бывало, делала, когда я была еще ребенком. — А что я вам говорила насчет этих ворон? Одно хорошо— что ваша матушка не дожила до этих дней, мисс.

Наши с Мэгги разговоры чем-то напоминают беседы с английской королевой, когда собеседник августейшей особы то и дело перемежает речь почтительным «мэм»— словно запятые расставляет. Порой я для нее «мисс», порой»— нет. В глубине души она по-прежнему считает меня той самой малышкой Маршей, которая строит рожицы, когда Мэгги резко натягивает её волосы, и за которой надо тайком проследить, не забыла ли она вымыть уши. Однако в тот день она была настроена очень серьезно. Я поняла это, когда она извлекла одно из моих лучших вечерних платьев и принялась откровенно поддразнивать меня, будто я не решусь его надеть.

— Не позволяйте ей относиться к вам свысока, — наставляла она меня, помогая мне натянуть платье через голову. — Выглядите вы куда лучше ее, а что касается той женщины, которая приехала с ней…

Здесь у нее просто не хватило слов. Рывком она одернула на мне платье и отступила назад, дабы оценить свое творение.

— Пусть только попробует с вами потягаться! — мстительно воскликнула она.

С Джульеттой в тот вечер я снова встретилась лишь в половине восьмого. Она спустилась вниз в длинном серебристо-сером произведении искусства, рукава которого были оторочены полосками лисьего меха. Было еще совсем светло, и в неярких лучах солнца, проникавших сквозь большие окна гостиной, лицо ее казалось более помятым и утомленным, чем утром. Вокруг глаз залегли глубокие тени, и, несмотря на всю свою деланную беззаботность, выглядела она чем-то встревоженной. От прежней ее веселости не осталось и следа. Джульетта была раздражена и явно нервничала.

— Боже, какой яркий свет! — воскликнула она. — Я бы обошлась коктейлем, если ты, конечно, сумеешь его приготовить.

— Сейчас все принесут.

— Слава Богу, — отозвалась она. — В былые времена это был херес. Помнишь? С тех пор я даже видеть его не могу.

За коктейлем она расслабилась и съела весь ужин за милую душу, однако от десерта отказалась.

— Я должна следить за фигурой, — заявила Джульетта. — Мне ведь тридцать два года, и вечно выглядеть на двадцать пять я не смогу. Интересно, как это ты ухитряешься оставаться такой стройной?

Ей было побольше тридцати двух, и я это знала, однако придержала язык.

— Я много упражняюсь. А еще у меня куча дел— приходится крутиться.

Нашу трапезу никак нельзя было назвать приятной, несмотря на начищенное до блеска серебро и старания Лиззи. Порой надолго повисало молчание, нарушаемое лишь спокойными движениями Уильяма да тихим плеском волн за окнами. Внезапно Джульетта гневно воскликнула:

— Боже, как же я все тут ненавижу!

Вопрос мой: «А зачем же тогда?..» напрашивался сам собой, однако я промолчала. С наступлением сумерек бывшая моя невестка стала казаться миловиднее и печальнее. Пламя свечей бликами играло на ее белокурых волосах, освещало ее бледные руки с алыми ногтями и ярко напомаженный капризный рот.

— Мне очень жаль, Джульетта, — спокойно заметила я. — Но это все-таки мой дом.

— Для меня Сансет никогда не был домом, — заявила она и набросилась с колкостями на всех нас. Припомнила, как она впервые появилась здесь в качестве новоиспеченной жены Артура. Попеняла на дружескую близость, существовавшую между мной и Артуром, дескать, она частенько ощущала себя третьей лишней. Вспомнила и о том, как спустя примерно год после свадьбы она вдруг заболела и ее свекровь— наша мать— отослала ее в изолятор, пока не пришел доктор и не поставил ей диагноз.

— Она с самого начала ненавидела меня, — выпалила Джульетта.

— Это неправда, Джульетта. Она была очень добра к тебе. Может, чуточку ревновала— ведь Артур был ее единственным сыном.

— Ты и сама-то всегда меня недолюбливала.

— Но тебя ведь это не слишком заботило, не так ли? Если бы ты попыталась…

— Попыталась! А что толку-то? Вы все были тогда такие самодовольные, такие богатые. А я была никем. Вы считали меня дрянью, которую он подобрал в сточной канаве, и были рады заплатить любую цену, чтобы только отделаться от меня!

В ее словах было достаточно правды, чтобы заставить меня испытать неловкость. Но, к счастью, в этот момент вновь появился Уильям, и когда он принес кофе в библиотеку, где горел камин, она уже приняла решение вести себя более миролюбиво.

Именно там, выкурив сигарету, Джульетта наконец-то выложила причину своего приезда.

— Я хочу изменить условия договоренности с Артуром, Марша, — Заявила она.

— Изменить? Но как? — удивилась я.

— Хочу получить крупную сумму сразу и считать это полным расчетом.

Я сидела, не в силах шевельнуться. О какой крупной сумме может идти речь, если никто из нас не располагает никакими наличными средствами? Но, с другой стороны, если бы ухитриться раздобыть эту сумму, был бы навсегда положен конец ежегодному выкачиванию денег из Артура.

— Ты сказала, что у тебя неприятности, Джульетта. Это связано с деньгами? В этом все дело?

Она замялась в нерешительности.

— Ну да, мне нужны деньги. Полагаю, это для тебя не новость. Но… вот что, Марша, послушай. Я ведь молода—относительно—и здорова как лошадь. Вполне возможно, я еще очень долго проживу. — Она хохотнула. — Ты только подумай, сколько деньжищ Артуру придется мне выплатить в течение ближайших двадцати лет. Четверть миллиона! Это же куча денег.

— Сколько же ты хочешь получить?

— Сто тысяч долларов.

Должно быть, у меня от изумления раскрылся рот, потому что она как-то странно, с подозрением на меня посмотрела.

— Мне просто необходимо получить эти деньги, — сказала она. — И тогда он навсегда от меня освободится, Марша.

В голосе ее сквозило такое отчаяние, что я вдруг прониклась к ней жалостью и встревожилась. Минуту спустя она уже закурила новую сигарету, и хотя руки ее подрагивали, голос звучал вполне твердо. Да, она прекрасно понимает, что Америка сейчас переживает период депрессии, экономический кризис. Она знает, что наши деньги— мои и Артура— хранятся в банке на специальном счету для его детей и моих— если таковые у меня когда-нибудь появятся. Но ведь существует же недвижимость, не так ли? Почему бы нам не продать Сансет? За него, вероятно, можно получить приличную сумму.