Дэвид Осборн - Убийство на острове Марты

Я представляла ее в окружении предметов старинной, обветшалой обстановки: бронзовые викторианские лампы, затененные абажурами с кистями, помпезные стулья с высокими спинками, статуэтки из темной бронзы, имитирующие греческую скульптуру, пальмы в кадушках — все это смутно угадывается в слабом свете, просачивающемся сквозь тяжелые ставни, закрывающие окна со стороны проезжей дороги, обсаженной раскидистыми деревьями.

Когда она заговорила, я почувствовала неловкость — таким слабым и немощным показался мне ее голос.

— Мисс Чедвик? Говорит Маргарет Барлоу.

Последовала минутная пауза. Я подумала, что она не расслышала.

— Кто? Барлоу?

— Жена Джорджа Барлоу. — Я чуть было не сказала «вдова», но спохватилась: она могла и не помнить, что Джордж умер, это только осложнило бы дело. В прежние годы она симпатизировала Джорджу.

— Чья жена?

— Барлоу, Джорджа.

— Ах да, Джордж Барлоу… премилый молодой адвокат. Как он поживает?

— Отлично, мисс Чедвик, благодарю вас. — Я уже было собиралась сказать: он шлет вам наилучшие пожелания, но потом сообразила, что в этой ситуации моя реплика прозвучала бы слишком зловеще.

Я сказала, что хотела бы нанести ей визит, чтобы обсудить одно неотложное дело, но не изложила его суть, опасаясь, что если я заикнусь об этом, продолжения разговора может и не быть. И тем не менее я натолкнулась на глухую стену.

— Я такая усталая, — сказала она, — что не в состоянии общаться с кем бы то ни было.

— Это совсем недолго! — воскликнула я. — В любое удобное время, разумеется.

— Возможно, на будущей неделе, — сказала она. — Позвоните мне через несколько дней. — В аппарате что-то щелкнуло, и я испугалась, что она положила трубку.

— Мисс Чедвик?… Алло! — Слава Богу, она еще на проводе!

— Извините меня, но я сейчас действительно не в силах видеть кого бы то ни было и особенно говорить о делах. Это связано с миссис Перкинс? Я уже рассказала полиции все, что знала. Ужасный народ! Они торчали здесь часами, совали свой нос куда не надо. А чего стоят эти дурацкие вопросы! Откуда мне знать, как она попала в мой пруд? Столкнули, наверное. Кроме того, Роза всегда была со странностями. И как я могла что-то слышать, если я спала?

Пришлось отказаться от первоначального плана и раскрыть карты:

— Мисс Чедвик, дело касается вашего дома…

И я разразилась страстной речью в защиту Хедер и ее девочек, выложив все свои доводы. Когда я закончила, последовала новая длительная пауза, заставившая меня подумать, что она ушла. Однако я уловила в трубке ее дыхание.

— Мисс Чедвик?…

В ответ она сказала мне то, что я меньше всего хотела услышать.

— Элджер Микель хотел меня убить!… — Ее голос дрожал от гнева.

Сердце у меня упало, и какое-то время я не могла найти что ответить. Переоценив свои дипломатические способности, я не просчитала ходы вперед.

— Уверяю вас, мисс Чедвик, вы ошибаетесь!

— …а вместо меня убил Розу Перкинс. Так считает полиция.

Внезапно я сообразила, что надо делать — надо лгать. Без всякого зазрения совести.

— Нет, мисс Чедвик! Этого не могло быть! Элджер тогда был у меня, весь вечер. Он и его жена. Они помогли мне разобраться с вещами после переезда на лето… — Меня будто понесло. Она ведь не знала того, что позапрошлой ночью я была еще в Нью-Йорке. — Мы управились только к половине третьего, и от меня они поехали прямо к себе. Я знаю это потому, что Элджер забыл у меня свой кейс, и я звонила ему домой, чтобы он не волновался. Это было уже в половине третьего утра, а Роза умерла между десятью и двенадцатью вечера, как утверждает доктор Ротенберг.

Моя история звучала весьма убедительно для меня самой, но не произвела ни малейшего впечатления на Грейс, будто бы я вовсе ничего и не говорила.

— Если я позволю им жить здесь, в следующий раз он уже не обознается. Всего хорошего… как вас? миссис Барлоу. Привет Джорджу. Хороший он человек, ваш муж.

На этот раз она и в самом деле положила трубку. Я набрала номер снова — напрасный труд. Ответа не было. У меня не хватало зла на самое себя, просто хоть волком вой. Где была моя голова? Почему я вообразила, что она соизволит говорить со мной, тем более на эту тему? Надо помнить, с кем имеешь дело. Это не Хедер, не Эсси, это скрытная старая затворница, возможно, уже наполовину выжившая из ума.

Наконец мне удалось совладать со своими эмоциями и взять себя в руки. Я не дала воли слезам, а вместо этого надела новый купальный костюм, купленный в Нью-Йорке, — последняя модель, открывающая всю спину (ни одна женщина старше сорока пяти не позволит себе надеть такой), обернула вокруг себя пляжную юбку без застежек, захватила маты, лосьон для загара, забросила детей в их парусный класс и поехала на Саут-Бич.

Поскольку сезон еще только начинался, на пляже было просторно, и я провела там чудные шестьдесят минут, целиком поглощенная собой. Я лежала на солнце, наслаждаясь сознанием дерзновенности своего костюма, красотой моря и неба, ритмичным плеском волн, ударяющих о берег и убегающих назад, чтобы через равные промежутки времени ударять снова и снова. Это был поистине божественный час, ибо мне удалось заставить себя забыть обо всем и отдаться — душой и телом — действию восхитительных солнечных лучей. В течение этого времени я была сама собой — и только. Только Маргарет, из плоти и крови, не думающая ни о каких проблемах.

На обратном пути я свернула с главной дороги на окраину Эдгартауна и остановилась у гаража Эда Руперта. Я старалась не замечать ни промасленных бочек, наваленных повсюду, ни самого хозяина, распивающего пиво в заброшенном фургоне в компании сомнительных личностей. Он был по обыкновению небритый, распахнутая рубашка открывала дряблую желтоватую кожу на груди. Когда я проезжала мимо, направляясь в заднюю часть территории, он послал мне вслед такой недвусмысленный взгляд из-под нависших бровей, что мне захотелось прикрыть свои обнаженные плечи и спину, хотя бы подолом той же самой юбки.

Проехав мимо скопления ржавых машин, частично разобранных на детали, я без труда отыскала апартаменты Микелей по четырем уродливым окнам в железных рамах без ставней. Я постучала в обшарпанную «парадную» дверь и, не получив ответа, подергала ручку: заперто. Страшась увидеть картинку, которую представляло собой помещение изнутри, я почти обрадовалась — зрелище в эту минуту могло оказаться непереносимым. Впрочем, через окно была видна свисающая с потолка красивая рыбка, сделанная из синей с золотом бумаги, а на подоконнике стояла ваза с полевыми цветами: Хедер, судя по всему, стремилась превратить эту бетонированную тюремную камеру в подобие домашнего очага. Моя эскапада, мое «бегство» на пляж окончилось, здесь была суровая действительность. Сердце у меня сжалось от боли.