Джеймс Чейз - Что лучше денег?

Запишите свой голос на пленку.

Трехминутная запись стоит всего лишь 2.50.

Отнесите голос домой в кармане и удивите своих друзей.

Это натолкнуло меня на мысль.

Если бы я смог записать ее голос на пленку, можно было бы не опасаться, что она опять сорвется при прослушивании, как это произошло в «Голубой розе». Может быть, имея эту пленку на руках, удалось бы уговорить кого-нибудь оплатить ее лечение авансом.

Я поспешил домой.

Рима уже встала и оделась. Когда я вошел к ней в комнату, она сидела у окна и курила. Повернув голову, она выжидательно посмотрела на меня.

— Доктор Клинзи говорит, что может вылечить тебя, — сказал я, присев на кровать, — но это стоит денег. Пять тысяч долларов.

Она сморщила нос, пожала плечами и отвернулась к окну.

— Не надо опускать руки, — сказал я. — У меня есть идея. Мы запишем твой голос на пленку. Возможно, найдется какой-нибудь делец, который согласится вложить в тебя деньги, если он услышит, на что ты способна. Поднимайся, пойдем.

— Ты спятил. Никто не заплатит такие деньги.

— Это моя забота. Пошли.

По дороге в магазин я спросил:

— Ты знаешь «Когда-нибудь»?

Она сказала, что знает.

— Вот это мы и запишем. Будешь петь как можно громче и быстрее.

Продавец, который проводил нас в кабинет звукозаписи, имел высокомерный и скучающий вид. Он явно считал нас парой бездельников, которые не нашли ничего лучше, как выбросить два с полтиной и занять его время.

— Сначала мы прогоним без записи, — сказал я, садясь за пианино. — Громко и быстро!

Продавец включил в сеть звукозаписывающий аппарат.

— Здесь не место для репетиций, — сказал он. — Я буду записывать сразу.

— Сначала мы прогоним без записи, — повторил я. — Для вас это не имеет значения, а для нас очень важно.

Я начал играть, взяв чуть более быстрый темп, чем при обычном исполнении этой вещи. Рима вступила сразу в полный голос. Я бросил взгляд на продавца. Чистые серебряные звуки, казалось, пригвоздили его к месту, и он в изумлении уставился на нее.

При мне она никогда не пела лучше. Это действительно стоило послушать.

Мы исполнили куплет и припев, затем я остановил ее.

— Вот это да! — произнес продавец сдавленным голосом. — В жизни не слыхал ничего подобного.

Рима молча скользнула по нему равнодушным взглядом.

— Теперь будем записывать, — сказал я. — Можно начинать?

— Давайте, если вы готовы, — ответил продавец. — Включаю запись. — Он нажал кнопку.

На этот раз Рима пела, пожалуй, еще лучше. Она, несомненно, владела всеми профессиональными приемами, но не это было главное. Все дело было в ее голосе, чистом, как серебряный колокольчик.

Когда запись была закончена, продавец предложил воспроизвести ее. Мы сели и приготовились слушать.

Через электростатический динамик с фильтрами против помех ее голос звучал даже лучше, чем живой. Это была самая потрясающая запись, которую я когда-либо слышал.

— Ну и ну! — сказал продавец, сматывая пленку. — Это же надо так петь! Если бы эту запись послушал Эл Шэрли, он бы сошел с ума.

— Эл Шэрли? А кто он такой? — спросил я.

— Шэрли? — Продавец явно удивился. — Ну как же, хозяин «Калифорнийской компании грамзаписи». Это он открыл Джой Миллер. В прошлом году она записала пять дисков. Знаете, сколько она на них заработала? Полмиллиона! И вот что я вам скажу: она вашей крошке в подметки не годится. Поверьте мне, я сижу на этом деле много лет и еще не слышал никого, кто мог бы сравниться с этой крошкой. Поговорите с Шэрли. Он займется ею, когда услышит эту запись.

Я поблагодарил его. Когда я протянул ему два с половиной доллара, он отмахнулся.

— Не за что. Я обогатил свой опыт и получил наслаждение. Сходите к Шэрли. Я буду очень рад, если он возьмет ее. — Он пожал мне руку. — Желаю удачи. Вы обязательно добьетесь успеха.

Я был чрезвычайно взбудоражен, когда мы возвращались домой вдоль набережной. Если Рима поет лучше, чем Джой Миллер, а этот продавец знает, что говорит, тогда она сможет грести деньги лопатой. Подумать только, в случае успеха она в первый же год заработает полмиллиона! Десять процентов с полмиллиона звучали для меня более чем убедительно.

Я посмотрел на нее сбоку. Она двигалась как сонная муха, глубоко засунув руки в карманы джинсов.

— Сегодня днем я поговорю с Шэрли, — сказал я. — Может быть, он выложит пять тысяч на твое лечение. Ты слышала, что сказал этот малый? Ты можешь сразу преуспеть.

— Я голодная, — сказала она с угрюмым видом. — Нельзя ли что-нибудь поесть?

— Ты слышишь, что я говорю? — Я остановился и повернул ее лицом к себе. — Ты могла бы заработать состояние своим голосом. Все, что тебе надо, — это вылечиться.

— Ты сам себя водишь за нос, — сказала она, вырываясь из моих рук. — Меня уже лечили, не получается. Как насчет поесть?

— Доктор Клинзи мог бы тебя вылечить. Может быть, Шэрли заплатит авансом, когда услышит запись.

— Может быть, у меня вырастут крылья и я улечу. Никто не одолжит нам такие деньги.

В тот же день около трех я взял у Расти автомобиль и отправился в Голливуд. Пленка лежала у меня в кармане, и я очень волновался.

Говорить Шэрли, что Рима наркоманка, было бы, разумеется, непростительной ошибкой. Если бы он узнал об этом, он ни за что не стал бы связываться с ней.

Так или иначе, я должен был вытянуть из него аванс в пять тысяч долларов, хотя не имел ни малейшего представления, каким образом это сделать. Все зависит от того, как он отреагирует на пленку. Если она действительно его заинтересует, тогда я могу рассчитывать на успех.

«Калифорнийская компания грамзаписи» находилась неподалеку от киностудии «Метро Голдвин Мейерс». Это было двухэтажное здание, раскинувшееся на целый акр. Снаружи у ворот располагалась обычная приемная с двумя дюжими вахтеров в униформе на случай непрошеных посетителей.

Лишь увидев размеры здания, я осознал предстоявшие мне трудности. Это был мир большого бизнеса, который разом выбил из меня самоуверенность. Я неожиданно вспомнил о своем потрепанном костюме и стоптанных туфлях.

Когда я подошел к воротам, один из вахтеров двинулся мне навстречу. Он окинул меня цепким взглядом, сделал для себя соответствующий вывод и грубым голосом коротко спросил, что мне надо.

Я сказал, что хочу поговорить с мистером Шэрли.

Похоже было, что это его доконало.

— Того же хотят еще двадцать миллионов. На прием записаны?

— Нет.

— Значит, вы его не увидите.

Пришло время блефовать. В столь отчаянном положении я готов был присягнуть, что мой отец негр.

— Ну, что же. Я расскажу ему, как хорошо вы исполняете свои обязанности, — сказал я. — Он просил меня заглянуть, когда я буду здесь проездом, но если вы меня не впускаете, это его потеря, а не моя.