Джеймс Чейз - Что лучше денег?

До меня не сразу дошло, что Рима потихоньку подпевает, но через пять или шесть тактов я почувствовал, как у меня по спине поползли мурашки.

Это был редкостный голос необыкновенно высокого тембра, который вел мелодию, как и полагалось, с чуть заметным синкопированием, голос чистый, как серебряный колокольчик. Именно эта чистота поразила мой слух, свыкшийся с хриплыми стонами исполнителей сентиментальных песенок о несчастной любви, записанных на пластинке.

Я продолжал играть, вслушиваясь в ее пение, которое оборвалось, как только Сэм принес кока-колу. Когда он отошел, я повернулся к ней.

— Кто научил тебя так петь?

— Петь? Да никто. Ты называешь это пением?

— Да, я называю это пением. Ну а если в полный голос?

— Ты хочешь сказать — громко?

— Именно это я хочу сказать.

Она пожала плечами.

— Могу и громко.

— Тогда давай громко. «Душой и телом». Жми на всю железку, если хочешь.

Она казалась испуганной.

— Меня выгонят отсюда.

— Давай, давай и погромче. Лишь бы получилось, об остальном я как-нибудь позабочусь, а не получится, пусть выгоняют, мне тогда все равно.

Я взял первые аккорды.

Я сам просил ее петь погромче, но то, что услышал, меня ошеломило. Я предвидел нечто необычное, но не этот мощный серебряный звук, который вспорол многоголосый шум вокруг стойки, как бритва вспарывает шелк.

После первых трех тактов шум затих. Даже пьяные перестали горланить и тупо уставились на нее. Расти с вытаращенными глазами облокотился на стойку, сжав свои ручищи в кулаки.

Ей даже не понадобилось вставать. Она лишь откинулась на спинку стула, и звук лился из ее горла так же легко, как вода из крана. Он заполнил весь зал. Он прямо-таки огорошил тех, кто там находился, он поймал их, как рыбу на крючок. Это была сила, это был свинг, это был блюз, это было феноменально.

Мы исполнили куплет и рефрен, затем я подал ей знак остановиться. Последняя нота с головой накрыла и меня и пьянчуг. Еще мгновение она висела в воздухе, а когда, наконец, угасла, перестали дребезжать стаканы на полке.

Я сидел неподвижно, опустив руки на клавиши, и ждал.

Произошло то, что и должно было произойти. Для них это было чересчур. Ни хлопков, ни возгласов одобрения. Никто не смотрел в ее сторону. Расти с озабоченным лицом полировал стакан. Трое или четверо завсегдатаев потянулись к двери и вышли. Разговор вокруг стойки возобновился, но в нем не чувствовалось прежней легкости. Для них это было слишком хорошо; такое они просто не воспринимали.

Я посмотрел на Риму. Поймав мой взгляд, она сморщила нос. Я уже знал значение этой гримасы: «А мне-то что».

— Бисер перед свиньями, — сказал я. — С таким голосом ты наверняка добьешься успеха. Ты можешь напеть себе состояние. Ты можешь стать сенсацией.

— Ты так думаешь? — Она пожала плечами. — Лучше скажи вот что: где найти дешевую комнату. У меня почти не осталось денег.

Я засмеялся.

— Тебе еще думать о деньгах! У тебя же голос — чистое золото, неужели ты не понимаешь?

— Не все сразу. Я должна экономить.

— Ступай туда, где я живу. Нет ничего дешевле, и нет ничего ужаснее. Лексон-авеню, 25. Как выйдешь отсюда, первый поворот направо.

Она погасила сигарету и встала.

— Спасибо. Пойду договариваться.

Откинув назад свои серебристые волосы, она вышла из бара, слегка покачивая бедрами. Все пьянчуги глазели ей вслед, а один болван даже засвистел.

Только после того, как Сэм подтолкнул меня локтем, я сообразил, что она ушла, не заплатив за кока-колу.

Платить пришлось мне, но я чувствовал, что бутылка кока-колы — не самая большая плата за то, чтобы послушать этот поразительный голос.

Я пришел домой в первом часу ночи. Когда я отпирал свою комнату, открылась дверь напротив, и в коридор выглянула Рима.

— Привет, — сказала она. — Вот видишь, я въехала.

— Здесь не люкс, тебя предупреждали, — сказал я, открывая дверь и включая свет, — но, по крайней мере, дешево.

— А ты правду говорил насчет моего голоса?

Я вошел в комнату, оставив дверь открытой настежь, и сел на кровать.

— Правду. Таким голосом можно зарабатывать деньги.

— Да вокруг тысячи певцов, подыхающих с голоду. — Она пересекла коридор и прислонилась спиной к косяку моей двери. — У меня и в мыслях не было конкурировать с ними. По-моему, легче заработать деньги статисткой в кино.

С тех пор как я пришел из армии, мне было все безразлично, но ее голос вызвал у меня энтузиазм.

Я уже говорил о ней с Расти. Я предложил, чтобы она пела в баре, но он и слышать об этом не хотел. Он не отрицал, что она умеет петь, но ему казалось совершенно недопустимым, чтобы в его баре пела женщина. Мол, рано или поздно, но это наверняка приведет к неприятностям, а ему и без того забот хватает со своим баром.

— Я знаю одного парня, — сказал я Риме, — который смог бы кое-что сделать для тебя. Завтра я с ним поговорю. Он содержит ночной клуб на Десятой улице. Не бог весть что, но для начала сойдет.

— Что ж, спасибо…

Она сказала это таким равнодушным тоном, что я насторожился.

— Ты что, не хочешь стать певицей?

— Я буду делать все, что угодно, лишь бы зарабатывать деньги.

— Ладно, я с ним поговорю.

Я скинул туфли, давая ей понять, что надо сматываться, но она стояла на прежнем месте, уставившись на меня своими большими ярко-синими глазами.

— Мне пора на боковую, — сказал я. — Увидимся завтра. Я поговорю с этим парнем.

— Спасибо. — Она все не уходила. — Большое спасибо. — Затем, чуть помедлив, она сказала: — Очень не хотелось бы тебя просить. Ты не мог бы одолжить мне пять долларов? Я совсем без денег.

Я снял пиджак и бросил его на стул.

— Я сам без денег уже полгода. Не забивай себе голову. Ты к этому привыкнешь.

— Я целый день ничего не ела.

Я начал развязывать галстук.

— Извини. Я тоже без денег и ничего не могу тебе дать. Иди спать. Когда спишь, забываешь о еде.

Внезапно она выпятила грудь и сказала с совершенно бесстрастным лицом:

— Мне нужны деньги. Я проведу с тобой ночь, если ты одолжишь мне пятерку. Я верну.

Я повесил пиджак в шкаф и сказал, стоя к ней спиной:

— Убирайся! Тебе сказано было, что я не вступаю в связи. Катись отсюда, да поживей!

Я услышал звук закрываемой двери и раздраженно поморщился, потом запер дверь на ключ. Умывшись в жестяном тазу на туалетном столике и переменив повязку на лице, я улегся спать.

Она не шла у меня из головы, и это было впервые за многие месяцы, когда я вообще думал о женщине. Я не понимал, почему она еще раньше не стала певицей. Ведь ей нравилось петь, я это видел, а при таком голосе, да и внешности трудно было представить, чтобы она не добилась успеха.

Я подумал, что этот знакомый мне парень по имени Вилли Флойд, который содержал ночной клуб «Голубая роза», мог бы заинтересоваться ее голосом.