Уилки Коллинз - Мой ответ - нет

— Более трех лет.

— Есть у вас братья и сестры?

— Я единственная дочь.

— Живы ваши родители?

Эмили вдруг приподнялась на постели.

— Подождите! Мне кажется, я опять слышу скрип.

— Скрип на лестнице?

— Да.

— Скорее всего, деревья качаются! — прошептала Сесилия. Действительно, ветер все усиливался. Шум больших деревьев в саду раздавался, как прилив волн на отдаленном берегу. Тяжелый ливень прямо бил в окна.

— Почти буря, — сказала Эмили.

Франсина еще не получила ответа на последний вопрос. Она воспользовалась первым представившимся случаем повторить его.

— Не обращайте внимания на погоду, — сказала она. — Расскажите мне о ваших отце и матери. Оба они живы?

Эмили дала ответ только о своей матери.

— Моя мать умерла, прежде чем я могла почувствовать свою потерю.

— А отец?

Эмили, игнорируя любопытство мисс де Сор, заговорила о сестре своего отца.

— Когда я выросла, моя добрая тетушка была для меня второй матерью. В одном отношении моя история составляет противоположность с вашей. Вы сделались неожиданно богаты, а я неожиданно бедна. Состояние моей тетки должно было перейти ко мне, если я ее переживу. Она разорилась от банкротства одного банка. На старости лет она должна жить на сто фунтов в год; а я должна буду сама содержать себя, когда выйду из школы.

— А разве ваш отец не может помочь вам?

— У него собственность поземельная, — голос Эмили заметно ослабел. — Земля укреплена за наследниками мужского пола и перейдет к его ближайшим родственникам.

— Должна ли я понять, что ваш отец умер? — Спросила Франсина.

Эмили уступила наконец.

— Да, — сказала она, — мой отец умер!

— Давно?

— Я очень любила отца, — с печалью отозвалась царица. — Прошло около четырех лет после его смерти, а мое сердце еще болит, когда я думаю о нем. Я не легко поддаюсь огорчениям, мисс де Сор, но его смерть была внезапна — он уже лежал в могиле, когда я узнала об этом… и… он был так добр ко мне! Он был так добр ко мне!

Веселая, живая девушка, предводительствовавшая всеми, жизнь и душа школы, закрыла лицо руками и неожиданно заплакала.

Испуганная и — надо отдать ей справедливость — пристыженная Франсина пыталась извиниться. Великодушная натура Эмили простила жестокую настойчивость новой подруги.

— Нет, нет. Это не ваша вина. Не извиняйтесь.

— Да, но я желаю, чтобы вы знали, как мне вас жаль, — настаивала Франсина, впрочем, без малейшего сочувствия в лице и голосе. — Когда мой дядя умер и оставил нам все свои деньги, папа была очень огорчен. Он надеялся, что только время поможет ему утешиться.

— Время мало помогло мне, Франсина, я боюсь, что в моей натуре есть что-то извращенное; надежда встретиться на том свете кажется мне слабой и отдаленной. Перестанем говорить об этом. Поговорим об этой доброй девушке, которая спит по другую ваш) сторону, — показала она на все-таки уснувшую Сесилию. Сказала я вам, что я должна сама содержать себя, когда выйду из школы. Так вот, Сесилия написала домой и нашла для меня место.

В этот короткий промежуток, погода начала опять меняться. Ветер был еще силен, но судя по уменьшившемуся шуму, дождь проходил.

Эмили была так признательна своей приятельнице и школьной подруге, что не заметила равнодушного вида, с каким Франсина устроилась на своих подушках, чтобы слушать похвалы Сесилии. Самая хорошенькая воспитанница в школе не интересовала эту некрасивую девушку с упрямым подбородком. В конце концов Эмили приметила молчание Франсины и внимательнее посмотрела на нее. Мисс де Сор спала.

«Она могла бы сказать мне, что она устала, — подумала Эмили. — Мне ничего больше не остается, как потушить свечу и последовать ее примеру».

Дверь спальни вдруг отворилась настежь. Высокая женщина в черной блузе стояла на пороге и смотрела на Эмили.

— Не гасите свечу!

Сказав эти слова, женщина оглянулась и удостоверилась, что другие девушки спят.

Эмили положила гасильник.

— Вы, конечно, намерены донести на нас, — тихо произнесла девушка. — Я во всем виновата, мисс Джетро; обвините меня.

— Я не имею намерения доносить на вас. Я желаю с вами говорить.

Мисс Джетро откинула с висков свои густые черные волосы, уже перемешанные с седыми. Ее большие черные глаза остановились на Эмили с грустным участием.

— Когда ваши молодые приятельницы проснутся завтра утром, — продолжала она, — вы можете сказать им, что новая учительница, которую никто не любит, оставила школу.

На этот раз даже находчивая Эмили пришла в недоумение:

— Вы уходите? А между тем вы здесь только с Пасхи.

— Я не очень крепкого здоровья, — продолжала мисс Джетро. — Могу я присесть на вашу постель?

В других случаях она была замечательна своим холодным спокойствием; но при этой просьбе ее голос задрожал.

Эмили кивнула.

— Извините, мисс Джетро. Если вы не намерены доносить на нас, зачем же вы вошли и поймали меня с огнем?

Мисс Джетро вздохнула:

— Я имела низость подслушивать у дверей, и слышала, как вы говорили о вашем отце. Я желаю слышать подробнее о вашем отце. Вот зачем я здесь.

— Вы знали моего отца! — воскликнула Эмили.

— Думаю, что знала; но в Англии тысячи Джеймсов Браунов — я боюсь сделать ошибку. Я слышала, вы сказали, что он умер около четырех лет тому назад. Можете вы обозначить какие-нибудь подробности? Если вы думаете, что я позволяю себе слишком много, то…

Эмили остановила ее.

— Я помогла бы вам, но я была больна в то время и гостила у друзей в Шотландии. Известие о смерти отца окончательно уложило меня в постель. Прошло несколько недель, прежде чем я была в состоянии отправиться в дорогу — и много, много прошло недель, прежде чем я увидела его могилу. Я могу сказать вам только то, что я знаю от моей тетки. Он умер от болезни сердца.

Мисс Джетро вздрогнула.

— Что в моих словах испугало вас? — спросила Эмили.

— Ничего! Я нервна в бурную погоду — не обращайте внимания на меня.

Она продолжала:

— Вы мне скажете день его смерти?

— Тридцатое сентября.

— Вы знали моего отца?

Мисс Джетро отвечала машинально:

— Я знала вашего отца.

Эмили испуганно взглянула на нее.

В молодости учительница должно быть была хороша собой. Ее черты еще сохраняли царственную красоту — может быть, еврейскую. Краска вспыхнула на ее бледных щеках. Глаза оживились. Отвернувшись, она преодолела волнение, овладевшее ею.

— Какая ужасная ночь! — сказала она и, вздохнув, продолжала с твердостью: — Я не удивляюсь, что ваш отец никогда не упоминал вам обо мне. — Она сказала это спокойно; но лицо ее сделалось бледнее прежнего. — Не могу ли я сделать чего-нибудь для вас, — спросила она, — прежде чем уеду? О! Я только говорю о какой-нибудь ничтожной услуге, за которую вы не были бы обязаны оставаться мне благодарны, и которая не принуждала бы вас поддерживать со мной знакомство.