Уилки Коллинз - Мой ответ - нет

Теперь уже Эмили могла только надеяться, что любопытство Франсины со временем пройдет.

— Обещайте написать мне, как вы будете уживаться с мисс де Сор, — попросила она служанку, когда та вышла к девушке.

— Вы говорите это так, мисс, как будто не надеетесь на меня.

— Я говорю это, потому что приняла участие в вашем устройстве. Обещайте написать.

Миссис Элмазер обещала и поспешила уйти — ей нужно было успеть на последний поезд в Лондон. Там еще оставались кое-какие дела.

Эмили смотрела на нее из окна, пока ее было видно.

— Желала бы я положиться на Франсину! — сказала она себе.

— В каком отношении?

Франсина тотчас показалась в дверях.

Не в натуре Эмили было уклоняться от прямого ответа. Она без малейшей нерешимости дополнила свою неоконченную мысль.

— Я желала бы положиться на вас в том отношении, что вы будете добры к миссис Элмазер.

— А вы боитесь, что я буду ее мучить? — спросила Франсина. — Как я могу поручиться за себя? Я не могу заглядывать в будущее.

— Хоть раз в жизни не можете ли вы говорить серьезно? — спросила Эмили.

— Хоть раз в жизни можете ли вы понять шутку? — откликнулась Франсина.

Эмили не ответила ничего. Она мысленно решила сократить свое пребывание в Брайтоне.

Дом, в котором жила мисс Лед со своими ученицами, был выстроен в начале столетия богатым торговцем, гордившимся своими деньгами.

После его смерти мисс Лед взяла Незервудс (так назывался этот дом); найдя свое прежнее жилище недостаточным для все увеличивающегося числа учениц. Она заключила контракт на умеренных условиях. Незервудс не привлекал никого из значительных лиц. Место было прекрасное, но не было никакой земли, даже парка. Кроме нескольких акров, на которых стояло здание, вся остальная окрестная земля принадлежала отставному адмиралу, который сердился на попытку купца низкого происхождения занять место джентльмена. Адмирал не принял никаких предложений продать свою землю. Охота не представляла привлекательности для жильцов, и ловля рыбы в единственном ручье в окрестностях была разрешена всем. Вследствие этих невыгод, представители торговца должны были выбирать: или отдать Незервудс для устройства дома умалишенных, или сдать его почтенной содержательнице модного пансиона. Они решили дело в пользу мисс Лед.

Перемена в положении Франсины совершилась в этом обширном доме без всяких неудобств. Там еще оставались незанятые комнаты. С открытием школы Франсине предложили на выбор две комнаты в одном из верхних этажей и две комнаты в нижнем. Она выбрала последние. Ее гостиная и спальня сообщались одна с другой. Гостиная, оклеенная хорошенькими светло-серыми обоями, с занавесками такого же цвета, была названа Серой комнатой. В ней было французское окно, отворявшееся на террасу, из которой виднелся сад. На стенах висели старые гравюры. Ковер был под цвет занавескам, деревянная легкая мебель придавала веселость комнате и составляла ее красоту.

— Если вы будете здесь недовольны, — сказала мисс Лед. — Я потеряю всякую надежду на вас.

Франсина ответила:

— Да, это очень мило, но жаль, что комнаты так малы.

Двенадцатого августа возобновилась рутина школы. Албан Моррис нашел в своем классе двух новых учениц вместо Эмили и Сесилии. Миссис Элмазер заняла свое новое место. Она произвела неприятное впечатление в людской — не потому что была безобразна и стара (как объяснилась красивая главная горничная), а потому что не хотела говорить. Предубеждение против молчаливости так же закоренело, как и предубеждение против рыжих волос.

Вечером в первый день возобновившихся уроков, когда девушки были в саду после чая, Франсина наконец закончила убранство своих комнат и отпустила миссис Элмазер отдохнуть. Стоя у окна, вест-индская наследница спрашивала себя, чем ей лучше теперь заняться. Она посмотрела на девиц, прохаживавшихся по лужайке, и решила, что они не стоят серьезного внимания со стороны особы, находившейся в таком особенном положении, как она. Она повернулась и посмотрела вдоль террасы. На дальнем конце высокий человек медленно прохаживался взад и вперед, повесив голову и засунув руки в карманы. Франсина узнала грубого учителя рисования.

Она вышла на террасу и позвала его. Он остановился и поднял голову.

— Вы меня зовете? — откликнулся он.

— Разумеется, вас!

Она сделала несколько шагов к нему и поощрила его своей улыбкой.

— Помните, как грубо поступили вы со мной в тот день, когда рисовали в беседке? — спросила Франсина с капризной шутливостью. — Я надеюсь, что на этот раз вы будете любезны. Я намерена сделать вам комплимент.

Он ждал с раздражающим спокойствием. Морщины между его бровями казались глубже прежнего. На этом мрачном лице, таком угрюмом и так решительно спокойном, виднелись и признаки тайной озабоченности. Школа без Эмили представляла самое сильное испытание его терпению с того времени, когда его бросила невеста.

— Вы художник, — продолжала Франсина, — и следовательно, человек со вкусом. Я желаю узнать ваше мнение о моей гостиной. Приглашается критик, пожалуйста, войдите.

Ему, по-видимому, не хотелось принять это приглашение — потом он передумал и пошел за Франсиной. Она посещала Эмили, она, может быть, сделается другом Эмили. Он вспомнил, что уже пропустил случай изучить ее характер.

— Очень мило, — заметил он, осматривая комнату и, по-видимому, не интересуясь ничем, кроме гравюр.

Франсина хотела пленить его. Она подняла кверху свои брови и всплеснула руками, возразив:

— Вспомните, что это моя комната, и поинтересуйтесь ею для меня!

— Что же вы желаете, чтобы я сказал?

— Подите сюда и сядьте возле меня.

Она дала ему место возле себя на диване. Ее единственное любимое стремление — желание возбуждать зависть в других — выразилось в ее следующих словах:

— Скажите что-нибудь любезное, — ответила она, — скажите, что вы желали бы иметь такую комнату!

— Я желал бы иметь ваши гравюры, — заметил он, — довольно вам этого?

— Было бы недовольно — от всякого другого. Ах, мистер Моррис, я знаю, отчего вы так не любезны! Вы несчастливы. Школа лишилась своей единственной привлекательности, нашей милой Эмили. Вы это чувствуете — знаю, что вы это чувствуете.

Она увеличила эффект этого сочувствия вздохом.

— Чего не дала бы я, чтобы внушить такую преданность к себе! Я не завидую Эмили, я только желаю… — Она остановилась в замешательстве и раскрыла свой веер. — Не правда ли, он красив? — сказала она, будто бы желая переменить разговор.

Албан поступил, как медведь, он начал говорить о погоде.

— Мне кажется, у нас еще не было такого теплого дня, — сказал он, — не удивительно, что вам нужен веер. Незервудс в это время года — место жаркое.