Уилки Коллинз - Закон и женщина

По прошествии некоторого времени дверь отворилась настежь и голос моего хозяина пригласил меня вернуться к нему.

— Прошу вас войти, — сказал он. — Я теперь совершенно спокоен. Как чувствуете себя вы, милая миссис Валерия?

Он смотрел и говорил со свободной приветливостью старого друга. За время моего отсутствия, как ни было оно кратковременно, в этом изменчивом человеке произошла новая перемена. Глаза его сияли добродушием, щеки горели под влиянием какого-то нового возбуждения. Даже в костюме его была перемена. На голове его был надет импровизированный колпак из белой бумаги, манжеты были засучены, зеленое покрывало покрыто чистым фартуком. Он встретил меня, кланяясь и улыбаясь, и показал мне на стул с грацией танцевального учителя, принимающего лорда.

— Я собрался стряпать, — объявил он с обворожительным простодушием. — Нам обоим необходимо подкрепиться, прежде чем мы возвратимся к серьезной цели нашего свидания. Вы видите меня в моем поваренном костюме. Я большой формалист. Я без вас выпил немного вина. Выпейте и вы.

С этими словами он наполнил стакан старого венецианского стекла ярко-красным вином.

— Бургундское, — сказал он, — король вин. А этот сорт — король бургундского, кло-вужо. Пью за ваше здоровье и счастье.

Он налил себе другой стакан и выпил его до дна. Я поняла теперь, отчего сверкали его глаза и горели щеки. Ради собственных интересов я не должна была сердить его. Я выпила немного вина и вполне согласилась с ним: вино было восхитительное.

— Чего бы нам поесть? — спросил он. — Чего-нибудь достойного нашего кло-вужо. Ариэль мастерица жарить и варить говядину, но я не оскорблю ваш вкус стряпней Ариэли. Простая говядина! — воскликнул он с выражением деликатного отвращения. — Человек, который ест простую говядину, отличается немногим от людоеда или от мясника. Позвольте мне поискать чего-нибудь более достойного нас. Отправимтесь в кухню.

Он поворотил свое кресло и учтивым движением руки пригласил меня сопровождать его.

Я последовала за ним в конец комнаты к какому-то задернутому занавесу, которого прежде не замечала. За занавесом оказался альков, где стояла чистая маленькая газовая печь для стряпни. На полках и в шкафах, окружавших стены алькова, стояли тарелки, блюда, соусники и разные кухонные принадлежности, все миниатюрное, все безупречно чистое и блестящее.

— Добро пожаловать в кухню, — сказал Мизериус Декстер. Он выдвинул из стены мраморную доску, заменявшую стол, и задумался, опустив голову на руку. — Нашел! — воскликнул он и, отворив один из шкафов, вынул из него бутылку.

Вооружившись затем вилкой, он достал из бутылки несколько мелких черных предметов неправильной формы. Женщина, привыкшая к роскошному столу, конечно, узнала бы их с первого взгляда, но для меня, воспитанной в неприхотливом доме сельского священника, они были совершенной новостью. Видя, как мой хозяин вынимает из бутылки загадочные, непривлекательные предметы и кладет их на чистую салфетку, я не могла сдержать своего любопытства.

— Что это такое, мистер Декстер? — решилась я спросить. — Неужели мы будем это есть?

Он вздрогнул при этом неожиданном вопросе и взглянул на меня в сильнейшем изумлении.

— Где же наш хваленый прогресс? — воскликнул он. — Где наша цивилизация? Вот образованная особа, не узнающая трюфелей!

— Я слышала о трюфелях, но, признаюсь, до сих пор никогда не видела их, — ответила я скромно. — В доме моего дяди такая иностранная роскошь не употребляется.

Мизериус Декстер бережно взял вилкой один из трюфелей и показал его мне.

— Постарайтесь насладиться вполне одним из немногих первых ощущений, не влекущих за собой разочарования, — сказал он. — Посмотрите на этот трюфель, подумайте о нем. Вы съедите его, миссис Валерия, когда он будет сварен в бургундском.

И он зажег газ с таким видом, как будто готовился осчастливить меня на всю жизнь.

— Простите меня, если я буду безмолвен как рыба с той минуты как вооружусь вот этим, — сказал он, доставая из своей коллекции кухонных принадлежностей блестящую маленькую кастрюлю. — Кулинарное искусство требует сосредоточенного внимания. Вследствие этого женщины никогда не достигали и не достигнут в нем совершенства. Женщина вообще не способна сосредоточить внимание на известное время на одном каком-нибудь занятии. Ум ее неизбежно перейдет на что-нибудь другое, скажем для примера, на ее возлюбленного или на ее новую шляпку. Единственное препятствие, мешающее женщинам соперничать с мужчинами в различных общественных профессиях, заключается не в законах нашего века, как они полагают, а в них самих. Издайте какой угодно закон в их пользу, он не будет в состоянии пересилить влияние возлюбленного и новой шляпки. Некоторое время назад, например, я помог женщинам поступить на службу в здешнюю почтовую контору. На днях я взял на себя труд, тяжелый для меня труд, спуститься вниз и отправиться в контору, чтобы посмотреть, как они действуют там. Я захватил с собой письмо для отправки. Адрес был необычайно длинный. Одна из служащих женщин начала списывать его на квитанцию с таким деловым видом, что утешительно было смотреть на нее. Но не успела она дописать до половины, как в контору вошла маленькая девочка, сестра другой служащей женщины, и прошла за прилавок, чтобы повидаться с сестрой. Женщина, писавшая мне квитанцию, не выдержала. Карандаш ее опустился, глаза обратились на девочку с трогательной нежностью. «Вот и Люси, — сказала она. — Как поживаешь, Люси?» Затем она вспомнила о деле и принялась за списывание адреса, но, когда отдала мне квитанцию, я увидел, что важная строчка в адресе была пропущена в копии, пропущена благодаря Люси. Будь на месте этой женщины мужчина, он не заметил бы Люси, все его внимание было бы поглощено его занятием. Вот разница между умственной организацией мужчин и женщин, и этой разницы не уничтожит никакое законодательство до скончания мира. Но что за беда? Женщины несравненно выше мужчин в нравственных качествах, в качествах, составляющих украшение рода человеческого. Удовольствуйтесь этим, мои заблуждающиеся сестры, удовольствуйтесь этим.

Бесполезно было бы оспаривать его мнение, если бы я и была расположена к этому. Он придвинул свое кресло к печке и сосредоточил все свое внимание на кастрюле.

Я начала осматривать комнату.

Та же ненасытная страсть к ужасам, которую я заметила в картинах внизу, проявлялась на каждом шагу и здесь. На одной стене висели фотографические снимки с различных проявлений сумасшествия. На противоположной стене стояли на полке гипсовые слепки с голов знаменитых убийц. В шкафу со стеклянной дверью висел женский скелет со следующей цинической надписью над черепом: «Вы видите основание, на котором строится красота». У противоположной стены в таком же шкафу с настежь отворенной дверью висело нечто, что я приняла сначала за сорочку из замши. Ощупав ее пальцами и заметив, что она гораздо мягче замши, я расправила складки и нашла приколотую к коже бумажку со следующими ужасными словами: «Кожа французского маркиза, содранная во время революции девяносто третьего года. Как можно говорить, что аристократия не годна ни на что? Она доставляет хорошую кожу».