Уилки Коллинз - Закон и женщина

После этого последнего образчика редкостей моего хозяина я не продолжала моих исследований и села на стул в ожидании трюфелей.

Несколько минут спустя голос поэта-живописца-композитора и повара пригласил меня вернуться в альков.

Газ был погашен. Кастрюля исчезла. На мраморной доске появились две тарелки, две салфетки, два ломтя хлеба и блюдо, покрытое салфеткой, с двумя черными шариками на нем. Мизериус Декстер положил один из шариков на мою тарелку с улыбкой благосклонного интереса, а другой взял себе.

— Соберитесь с духом, миссис Валерия, — сказал он. — Этот час составляет эпоху в вашей жизни. Ваш первый трюфель. Не притрагивайтесь к нему ножом. Действуйте одной вилкой. И — извините меня, пожалуйста, это очень важное условие — кушайте медленно.

Я последовала его инструкциям и выразила восторг, которого, по правде сказать, вовсе не чувствовала. Новое для меня кушанье показалось мне далеко не стоящим чести, которую ему воздавали. Пока Мизериус Декстер наслаждался своими трюфелями, прихлебывая свое удивительное бургундское и воспевал хвалы себе как повару, я сходила с ума от нетерпения вернуться к цели моего посещения. В этом тревожном состоянии духа я наконец решилась возобновить прерванный разговор и начала самым неосторожным вопросом, какой только мог прийти мне в голову.

— Мистер Декстер, не видали ли вы в последнее время миссис Болл?

Довольство, выражавшееся на его лице, исчезло, как внезапно потушенный огонь. В его манерах и голосе появилось опять затаенное недоверие ко мне.

— Разве вы знаете миссис Болл?

— Я знаю ее только по отчету о процессе.

Он не удовольствовался этим ответом.

— Но вы, вероятно, имеете причину интересоваться ею, если спрашиваете о ней. Дружеский это интерес или враждебный?

Как ни была я неосторожна, но я не решилась дать прямой ответ на этот прямой вопрос. Лицо его предостерегало меня.

— Чтобы ответить вам, я должна вернуться к тяжелому для вас разговору о процессе, — сказала я.

— Говорите, — отвечал он с одной из своих мрачных вспышек юмора. — Я предаю себя в ваши руки, я мученик на костре. Зажигайте огонь.

— Я несведущая женщина и могу ошибаться, — начала я, — но в судопроизводстве по делу моего мужа есть часть, которая кажется мне весьма неудовлетворительной. Защита, по моему мнению, была основана на несомненной ошибке.

— На несомненной ошибке! — повторил он. — Странное мнение, миссис Валерия, по меньшей мере странное.

Он старался говорить шутливо, он взял стакан с вином, но я заметила, что слова мои произвели на него сильное впечатление и что рука его дрожала, когда он подносил стакан к губам.

— Я не сомневаюсь, что первая жена Юстаса действительно просила его купить для нее мышьяк, — продолжала я. — Я не сомневаюсь, что она употребляла тайно мышьяк для улучшения цвета лица. Но что она умерла от излишней дозы мышьяка, принятой ею самой, этому я не верю.

Он опустил стакан на стол такой нетвердой рукой, что пролил часть вина. Глаза его встретились с моими и тотчас же опустились.

— Отчего же умерла она, по вашему мнению? — спросил он так тихо, что я едва расслышала.

— От руки убийцы, — ответила я.

Он сделал движение, как будто хотел соскочить с кресла, но, пораженный, по-видимому, внезапной слабостью, остался на своем месте и откинулся на спинку кресла.

— Но, конечно, не от руки моего мужа, — поспешила я прибавить. — Вы знаете, что я вполне уверена в его невиновности.

Я заметила, что он содрогнулся и что руки его сжали конвульсивно ручки кресла.

— Кто же отравил ее? — спросил он.

В эту критическую минуту мое мужество поколебалось.

Я не решилась высказать ему прямо мое подозрение.

— Разве вы не можете угадать?

Он не ответил. Он, по-видимому, размышлял. Спустя минуту он внезапно приподнялся. Его слабость, очевидно, прошла. В глазах его появился прежний дикий блеск, на лице вспыхнул яркий румянец. Угадал ли он, почему меня интересовала миссис Болл? Да.

— Отвечайте мне правду, — воскликнул он. — Не пытайтесь обмануть меня. Вы подозреваете женщину?

— Женщину.

— С какой буквы начинается ее имя? С одной из трех первых букв азбуки?

— Да.

— С Б.?

— Да.

— Болл?

— Болл.

Он всплеснул руками и разразился громким хохотом.

— Наконец-то я дожил до того, что встретил существо, разделяющее мое мнение, — воскликнул он дико. — Жестокая миссис Валерия! Для чего вы мучили меня? Почему не сказали вы мне этого раньше?

— Как! — воскликнула я, заразившись его волнением. — Разве вы согласны со мной? Разве вы тоже подозреваете миссис Болл?

Он дал мне следующий достопамятный ответ.

— Я не подозреваю, я вполне уверен, что миссис Макаллан умерла от рук миссис Болл.

Я вскочила и молча устремила глаза на Декстера. Я была слишком взволнована, чтобы сказать что-нибудь.

Самые смелые мои ожидания не могли приготовить меня к тому, что я услышала. Самое большее, на что я надеялась, было узнать, что он разделяет мое подозрение. Каково же мне было услышать твердо выраженную уверенность, что миссис Макаллан умерла от руки миссис Болл!

— Сядьте, — сказал он. — Пугаться нечего. Здесь нас никто не услышит.

Я села и постаралась овладеть собой.

— Вы не говорили никому того, что сейчас сказали мне? — было первым вопросом, который я задала ему.

— Никому. Никто, кроме меня, не подозревает ее.

— Даже юристы?

— Даже юристы. Против нее нет ни малейшей законной улики. Есть только нравственная уверенность.

— Неужели вы не могли бы найти улику, если бы захотели?

Он засмеялся.

— Взгляните на меня, — сказал он. — Возможно ли для человека, привязанного к креслу, разыскивать улики? Кроме этого затруднения были и другие. Я не люблю высказываться без нужды, я человек осторожный, хотя вы, может быть, и не заметили этого. Но моя безграничная ненависть к миссис Болл не могла остаться тайной для нее. Если глаза выдают чувство, она должна была прочесть в моих глазах, что я жаждал увидеть ее в руках палача. Миссис Борджиа-Болл с начала до конца была настороже против меня. А она хитра, о, как она хитра! Я употреблю степени сравнения, чтобы дать вам хоть слабое понятие о ее хитрости. Я хитер в положительной степени, дьявол хитер в сравнительной степени, миссис Болл хитра в превосходной степени. Нет! Нет! Если она будет когда-нибудь обличена, то не мужчиной, а женщиной, женщиной, которую она не подозревает, женщиной, которая способна следить за ней с терпением голодной тигрицы.

— Словом, такой женщиной, как я. Я готова попытаться.

Глаза его засверкали, зубы злобно оскалились под усами, кулаки свирепо забарабанили по ручкам кресла.