Дороти Девис - Тень предателя

Маркс пытался понять значение этого разъяснения. Так по кусочкам он получал информацию о Мазере. Возможно, потому, что, как сказала жена Бредли, он не ученый. Как-то надо было объяснить его присутствие.

Теперь молчала Джанет, ожидая вопросов.

— У доктора Бредли, когда он вечером вышел из дома, была с собой крупная сумма денег? — Он переменил тему опроса, чтобы посмотреть, как она воспримет передышку. Но в Джанет ничего не изменилось.

— Думаю, у него были какие-то деньги, возможно, даже немалые, — ответила она. — Он не любил пользоваться чеками.

— А когда вы впервые узнали о фильме, привезенном вашим мужем?

— Я о нем узнала еще из «Таймс», а когда муж вернулся, то, едва войдя в дом, сказал мне о пленке. Она была как бы частью программы обмена, которым Питер так гордился и дорожил. Он предполагал, что вначале американцам придется долго вкладывать деньги в эту программу и больше, чем остальным странам. В работах Питера нет ничего секретного, понимаете?

Маркс кивнул.

— Но я недостаточно осведомлена, чтобы рассказывать вам об этом. Боб Стейнберг больше сможет сказать вам… или Анна…

— Нет, пожалуйста, говорите. Я хочу знать, как отнесся ваш муж к тому материалу, который получил.

— Насколько я понимаю, русские, связанные с этим экспериментом, искали что-то в этой области. А потом кому-то в голову пришла мысль, что в фильме русских может быть что-то такое, что дополнит работы Питера. Шведские физики ведь тоже этим занимаются, и еще кто-то в Калифорнии. Все они тоже получили от русских этот фильм. Русские его умело распропагандировали.

— Когда, миссис Бредли, было решено посмотреть фильм? Прямо сегодня вечером?

— О, я точно не знаю, — сказала Джанет после короткого раздумья. — Я узнала об этом после ужина, когда Анна и студенты мыли посуду в кухне. Они всегда это делают, а я убирала ее в буфет. В это время Питер и спросил меня, не возражаю ли я, если он на часок сходит в лабораторию. Он обычно не спрашивает мена, если хочет уйти, но сегодня он только что приехал… — Она снова попыталась извинить мужа, словно опасалась, что Маркс заподозрит, что между супругами Бредли не все было ладно. — Я хочу сказать, что мы давно женаты, и я научилась угадывать моменты, когда им овладевает идея, и он готов тут же осуществить ее или же выбросить вон из головы.

— Любой, кто знал его, тоже угадывал эти моменты, не так ли? — Когда Джанет утвердительно кивнула, Маркс продолжил:

— Вы должны помочь мне представить все с указанием времени, составить как бы расписание всех действий и событий, и еще скажите, каким маршрутом обычно ходил ваш муж? Как я понял, он ходил пешком в университет?

— Да, независимо от погоды. После звонка Боба Стейнберга сегодня вечером я вспомнила, что Питер мог зайти в церковь Святого Джона. Он часто это делал. Но он заходил не молиться. Просто ему нравилась темнота готического храма. А Афины слишком солнечный яркий город. Я даже не знаю, видел ли он что-нибудь там… — Чувствовалось, что Джанет была на грани срыва. — Он хотел, чтобы я поехала с ним в Грецию.

— Почему же вы не поехали?

— Мне показалось, что это так дорого стоит, и на такой короткий срок, даже меньше чем неделя. К тому же мне нужно было остаться здесь. Во всяком случае, я так думала… Мой альбом казался мне таким важным в этот момент.

— «Дитя и город»?

Джанет кивнула.

— У вас есть дети, миссис Бредли?

— У нас был сын. Он умер.

— Простите, что я спросил.

Плечи Джанет поникли, она закрыла руками лицо. — О, Господи! Как могло это случиться? Как вынести это?

Маркс посмотрел на Перерро. Тот с карандашом и блокнотом в руках застыл как автомат. Захрипели часы, и как только Маркс снова заговорил, они пробили двенадцать.

— Кто, кроме присутствовавших, мог знать, что доктор Бредли покинет дом в девять пятнадцать?

— Думаю, что никто больше об этом не знал, — ответила Джанет.

— Никто другой не мог открыть лабораторию?

— У большинства сотрудников есть свои ключи.

— Когда все ушли, мисс Руссо по дороге заехала домой, — сказал Маркс. — Ваш муж не говорил вам, что собирается зайти за ней?

— Нет. Он только велел мне ждать его и сказал, что долго не задержится.

Маркс затем расспросил Джанет также о том, чем занимался ее муж до прихода гостей. Он сделал один-единственный звонок до телефону профессору Бауэру, ректору физического факультета.

Через несколько минут снизу позвонили в дверь. Анна, высунув голову из кухни, спросила:

— Мне открыть дверь? Это, наверное, Стейнберги.

Джанет застонала и отвернулась.

— Как бы мне хотелось остаться одной… Куда они увезли Питера?

— Мы дадим вам знать, — сказал Маркс. — Должно быть вскрытие. — Анна пошла открывать дверь. — Миссис Бредли, что могло побудить вашего мужа навестить Анну Руссо в ее квартире?

— Только сообщение о том, что она больна или пострадала. Иной причины я не вижу.

— Вы в этом абсолютно уверены?

— Уверена. Питер в этом отношении был человеком строгих правил.

— Ну пока все, миссис Бредли, — сказал Маркс. — Я хочу поговорить со Стейнбергами, если это можно в вашей кухне?

Джанет уже пришла в себя. Она сидела прямо, сжав на коленях руки, и была похожа на послушного ребенка. Маркс вспомнил совсем молодое лицо ее мужа, видимо, смерть сделала его, как ни странно, еще более молодым. Он вспомнил слова цветного полицейского: «Он похож на проповедника, хороший был человек».

Маркс и Перерро ждали в кухне, пока супруги Стейнберг разговаривали с Джанет. Перерро заглянул в темную комнату, дверь которой была открыта.

Черт побери, вот как можно преобразить кладовку.

Маркс тоже заглянул в нее. На полке за дверью с хорошо видными этикетками «яд» стояли бутылки с ацетоном.

— Вызывают желание выпить, не так ли? — невольно сострил Маркс.

Вскоре в кухне появились супруги Стейнберги и добросовестно и подробно попытались объяснить полицейским, чем занимались Бредли и его группа. Стейнберг, крепкого сложения мужчина, был, как заключил Маркс, резервуаром энергии. Очки с толстыми стеклами он носил, видимо, так долго, что только его жена узнавала его без них. По мнению Маркса, он был последним, кого он мог бы заподозрить в физическом насилии. Начав говорить о физике, Боб Стейнберг забывал обо всем на свете, даже о смерти человека, разделявшего это увлечение наукой. Маркс, чье внимание раздваивалось, не был в состоянии понять какую-то концепцию, которая, по мнению Боба, была чрезвычайно проста. Глянув в блокнот Перерро, он с удивлением увидел против фамилии Стейнберг три точки и восклицательный знак. Это была вся запись того, о чем продолжал говорить Стейнберг. И хотя Маркс так и не разобрался в квантовых частицах, он все же получше узнал о своем помощнике Перерро.