Джеймс Чейз - Еще один простак

— Так и должно быть. Я составил текст вашего письма отцу, которое вы напишете, а я отправлю. Лучше сделайте это прямо сейчас.

Я встал и пошел за портфелем, который принес с собой. Перед тем, как достать из него листки дешевой почтовой бумаги, купленной мною в магазине, я надел перчатки.

Она села за стол. Я стоял над ней и смотрел, как она переписывает письмо, как пишет адрес на конверте. Потом сказал, чтобы она сложила письмо, запечатала его и опустила в мой портфель. Когда она это сделала, я вручил ей подробную памятку на нескольких листках.

— Возьмите это с собой и постарайтесь хорошенько запомнить все, что здесь написано, — сказал я. — Приходите сюда послезавтра в девять вечера, я вас проверю, и тогда можно приступать к делу.

Она положила памятку в свою сумочку.

— Перед тем, как вы уйдете, посмотрим, что там у вас за платье и парик.

Она открыла чемодан и достала из него дешевенькое ситцевое платье бело-голубой расцветки, белые босоножки и рыжий парик.

Я кивнул на дверь спальни.

— Идите туда и переоденьтесь. Я хочу посмотреть, как вы будете выглядеть.

— Для человека, нанятого моей мачехой, вы совсем неплохо командуете.

— Если вам не нравится…

— Очень даже нравится! Разнообразие освежает. — Она захлопала ресницами. — Я питаю слабость к мужчинам, которые старше меня.

— Тогда у вас широкий выбор, — сказал я. — Шевелитесь! Мне надо ехать домой.

Она сделала мне гримасу, затем вошла в спальню и закрыла за собой дверь.

Теперь я не мог отвязаться от мысли, что мы с ней одни. Присутствие этой девушки разбудило во мне низменный инстинкт, да и любой мужчина, окажись он на моем месте, почувствовал бы то же самое. С тех пор, как у меня появилась жена, я ни разу ей не изменял и не собирался делать этого сейчас, хотя знал, что девчонка не станет ломаться. Стоит лишь намекнуть, что я не против, и она откроет мне зеленую улицу.

Я беспокойно расхаживал по комнате, пока она не вышла из спальни. Рыжий парик разительно изменил ее внешность. Я едва узнал ее. Спереди она придерживала на себе платье руками.

— Эта уродская штука сделана на молнии. — Она повернулась ко мне спиной, голой до пояса. — Если вам не трудно, застегните меня, а то я не достаю.

Дрожащей рукой я взялся за молнию. Пальцы коснулись прохладной кожи ее спины. Она взглянула на меня через плечо. В глазах у нее плясали те самые зеленые огоньки. Я потянул вверх замок молнии. Сердце у меня бешено стучало. Она повернулась и прижалась ко мне всем телом, обняв за шею.

Я чуть было не уступил, но вовремя сделал над собой усилие и оттолкнул ее.

— А вот этого не надо, — сказал я. — Давайте сохраним чисто деловые отношения.

Она пристально посмотрела на меня, наклонив голову набок.

— Выходит, я вам не нравлюсь?

— По-моему, вы обворожительны. И давайте на этом остановимся.

Она опять сделала гримасу, затем встала под свет.

— Ну, как?

— Сойдет. Если наденете темные очки, никто не узнает. — Я вынул платок и вытер вспотевшие ладони. — Ладно, переодевайтесь. Платье и парик оставьте здесь. Встречаемся послезавтра в девять вечера.

Она кивнула и пошла в спальню, оставив дверь открытой.

Я зажег сигарету и присел на край стола, стараясь унять расходившиеся нервы. Через некоторое время она позвала:

— Гарри… Я никак не расстегну эту молнию.

Я медленно раздавил сигарету в пепельнице и несколько секунд не двигался с места, прислушиваясь к ударам собственного сердца.

— Гарри…

Я встал, бесшумно подошел к входной двери и повернул ключ. Затем погасил свет и вошел в спальню.

Я завел «паккард» в открытые ворота своего дома и подогнал его к гаражу. Рядом с домом стояла машина Джона Реника.

При виде этого «бьюика» у меня оборвалось сердце. Я не имел никаких контактов с Реником с тех пор, как он встретил меня у ворот тюрьмы несколько недель назад, и я совсем забыл о нем.

Что он здесь делает?

Я начал лихорадочно соображать. Наверное, Нина сказала ему, что я получил работу по контролю уличного движения. Если ему взбредет в голову проверить, так ли это, он может легко вывести меня на чистую воду. Теперь, когда я готовил это мнимое похищение, меньше всего мне хотелось встречаться с человеком, который связан с полицией.

Кроме того, меня мучили угрызения совести. Я не должен был допускать, чтобы Одетта затащила меня в постель. Теперь я был уверен, что она сделала это лишь затем, чтобы показать мне свою власть над мужчинами и свое презрение к ним. Наша короткая близость — если можно назвать это близостью — была взрывом секса, не более того. Она сразу ускользнула от меня и быстро оделась впотьмах, напевая себе под нос джазовый мотивчик и полностью игнорируя мое присутствие.

— Увидимся послезавтра вечером, — сказала она из темноты. — Чао!

Я лежал на кровати с чувством стыда, досады и отвращения к ней, пока не услышал, как захлопнулась дверь бунгало. Тогда я встал, выключил магнитофон, снял пленку и уложил ее в коробку. Потом принял душ, вышел в гостиную и одним махом выпил две порции неразбавленного виски. Но ни душ, ни виски не помогли мне избавиться от ощущения грязного осадка или заглушить чувство вины перед Ниной, которая с утра до вечера вертелась как белка в колесе, чтобы заработать нам на жизнь.

Я медленно прошел по дорожке, ведущей от гаража к дому, достал свой ключ и открыл переднюю дверь. Стрелки на часах в холле показывали десять минут двенадцатого. Из гостиной я услышал голос Реника и неожиданный смех Нины.

Я в нерешительности остановился.

Мы с Реником были близкими друзьями в течение двадцати лет. Мы вместе ходили в школу. Он был хорошим и добросовестным полицейским, теперь он получил престижную и высокооплачиваемую должность следователя по особо важным делам в окружной прокуратуре. Если этот план похищения провалится, Реник первым включится в расследование, а он свое дело знает, недаром его считают одним из самых способных и дельных следователей. Когда я работал в газете, у меня была возможность убедиться в этом на личном опыте. Если он возьмется за расследование, я могу попасть в беду.

Я взял себя в руки, прошел через холл и толкнул дверь в гостиную.

Нина трудилась над большой садовой вазой, которая стояла на ее рабочем столе. Реник смотрел на нее, откинувшись на спинку кресла и попыхивая сигаретой.

Едва увидев меня, она бросила кисточку, подбежала ко мне, обняла за шею и поцеловала в губы. У меня сжалось сердце. Я еще помнил жаркие необузданные ласки Одетты. Я мягко отстранил ее, обняв одной рукой, и заставил себя улыбнуться поднявшемуся на ноги Ренику.

— Привет, Джон! — сказал я, протягивая ему руку. — Совсем нас забыл.

Полицейский всегда остается полицейским. Судя по его цепкому, настороженному взгляду, он знал, что я на мели. Он пожал мне руку, и улыбка у него была такая же натянутая, как у меня.