Буало-Нарсежак - В тисках

Ролан ее, конечно, не узнает. Он никогда не обращал на нее внимания. Он видел ее только на фотографии, которую ему послала Симона. Она выглядела там как статист, случайно попавший в кадр. Внезапно ее охватил страх. Вдруг они разминутся?

Она повернула назад и в каком-то полубредовом состоянии отыскала бар в подвальчике. Посетителей там было совсем немного: перед барменом сидело двое мужчин, третий читал газету, потом еще женщина, весьма элегантно одетая, она курила сигарету, явно кого-то ожидая. Марилена села в конце зала напротив входа. Читавший газету мужчина сложил ее и бросил на Марилену рассеянный взгляд. К Марилене подошел официант, и она вдруг испугалась, не зная, что заказать. Здесь, по-видимому, не принято пить пиво или лимонад. Наугад попросила:

— Стакан лимонного сока.

Началось ожидание. Часы показывали 5 часов 25 минут. Время от времени на лестнице, ведущей в бар, показывались ноги. Потом появлялось туловище. И наконец голова. Это он? Спустился молодой человек в темных очках, рассматривавший ее довольно долго. Но потом направился в бар, пожал руки друзьям и уселся перед стойкой. «Он сведет меня с ума, — подумала она. — Может, он опасается встречи со мной? Ожидает ссоры, тяжелой сцены. Ему не хватает силы воли».

Она допила сок, но ей еще больше хотелось пить. Опять ноги… серый костюм… пестрый галстук… усатый тип… А носит ли Ролан усы? Она ненавидела усы и очень бы расстроилась, если бы у Ролана… Она цеплялась за любой образ, лишь бы подавить свое все возрастающее смятение. Без четверти шесть. Телефон в баре звонил почти беспрерывно. Слышался звон бокалов, раздавалось все больше приглушенных голосов, по мере того как появились новые посетители. Без десяти… без пяти…

В зале появилась гардеробщица, она принялась обходить все столики, где сидели женщины. Наконец она подошла к Марилене.

— Мадам Жервен?

— Да… это я.

— Вас просят к телефону.

Кивком головы она показала на телефонную будку. Марилена поспешила туда, долго не могла закрыть дверцу. Никто не должен ее слышать, никто не должен знать… Взяла трубку, попыталась изменить голос:

— Алло!

Ее обожгло как будто потоком воздуха.

— Алло!

Почему он не отвечает? Аппарат работает нормально. На линии слышались обычные, едва уловимые шумы, которые присутствуют при любом разговоре. Это, без сомнения, Ролан, он здесь, рядом.

— Алло!

Послышались гудки. Повесили трубку. Марилена поняла, что делать больше нечего. Она вернулась к столику, где оставила свою сумочку. Что произошло? Может, просто случайно разъединили и он перезвонит? Да, обязательно перезвонит. Во всем теле, с головы до ног она почувствовала крайнее напряжение. Силы и мужество покидали ее. С каждой минутой надежда все больше улетучивалась. По какой-то неизвестной причине Ролан изменил решение. Может, догадался, что имеет дело не с женой? Нет. Это невозможно. Она произнесла одно слово. Сделав последнее усилие, небрежно подкрасилась, оставила на столике деньги и вышла. Ноги налились свинцовой тяжестью. Она больше ни о чем не думала. Она чувствовала себя покинутой женщиной, перед которой открывается долгий путь одиночества.

Свободных такси на улице не оказалось. Опять пришлось ждать. Над домами краснели отблески заката. Она возвращается к немощному старику, в атмосферу болезни, к тягостной банальности существования. Над входом в кинотеатры начали зажигаться огни. Марилена опустила голову. Почему вы не пришли, Ролан?

Когда Марилена вернулась домой, было начало восьмого. Во всех комнатах горел свет. Значит, Филипп дома — у него страсть зажигать всюду свет. Сейчас примется выяснять, где она так долго ходила, и она уже чувствовала себя виноватой, как будто чуть не изменила ему. Но вместо этого Филипп протянул ей телеграмму.

— Посмотри, что я получил… Прочитай.

«Просим приехать. Надо срочно решить вопрос оборудованием. Перелет оплачен. Беллем».

— Беллем, — пояснил Филипп, — это новый директор. Не понимаю, чего он от меня хочет. Все дела я оставил в полном порядке. Похоже, речь идет о запчастях, которые нам должны были поставить. Может, они затерялись. Такое случалось и раньше. Беллем — дотошный тип, но не очень расторопный.

— Ты полетишь?

— Вынужден. Я же все еще работаю в компании.

— А… если тебя станут расспрашивать?

— Ну и чем я рискую?.. Разумеется, я встречусь там со многими, но отвечать буду уклончиво… Подумай сама: с семьей Леу меня больше ничто не связывает… Начну с того, что официально уволюсь. Никто этому не удивится. Потом выставлю наш дом на продажу. После того, что произошло, это тоже естественно. Наконец скажу, что мне подвернулась работа, в Марселе например… Так что развяжусь полностью. Все решат, что я хочу идти своим путем, жить самостоятельно, ничем не быть обязанным твоему дяде.

— Тебе зададут вопросы о нем, обо мне.

— Ну и что? Мне не придется ничего придумывать. Он очень болен… ты за ним ухаживаешь… Я захожу к вам не часто, мешают дела… Нет, уверяю тебя, не возникнет никаких проблем… Постараюсь вернуться как можно скорее. Разберусь с делами в компании, зайду к нотариусу по поводу дома, покончу со всеми формальностями и сразу же обратно… Сколько это займет? Неделю, самое большее. Черт побери, старик же продержится неделю!

Марилена медленно раздевалась, сняла перчатки, пальто, туфли. Она прошла к себе в комнату, расстегнула кофточку, сбросила с себя юбку. Филипп последовал за ней.

— Не хочу, чтобы ты продавал дом, — сказала она.

— Но ведь мы все равно не сможем там жить… Послушай, Марилена, давай не будем начинать все сначала. Что сделано, то сделано.

Он подошел к двери, приоткрыл ее. С кухни доносился перезвон посуды. Затем вернулся, сел на край кровати.

— В Сен-Пьере для всех я вдовец. Ты это понимаешь?.. Так вот. Разве не естественно, что, оказавшись в таком положении, я все распродаю? Ты должна раз и навсегда твердо себе уяснить, что ты Симона.

Марилена вспомнила голос Ролана по телефону: «Люблю тебя» — и зажала уши руками.

— Вы все сведете меня с ума, — воскликнула она. — Там осталось столько дорогих для меня вещей.

— Купишь новые. У тебя есть на это деньги.

Она надела халат, зябко закуталась в него.

— Когда ты собираешься улетать?

— Дня через два, не раньше. Они же не могут распоряжаться мной.

Он подошел к жене и попытался обнять ее за талию.

— Оставь! — крикнула она. — Если б ты знал, как я устала, как вы все меня измучили… Хватит… Иди ужинать.

За ужином царила мрачная атмосфера. Марилену несколько раз охватывало искушение рассказать Филиппу о Ролане. Она получила воспитание в строгих правилах, и любая ложь была для нее невыносимой. А сейчас она лгала не переставая. Она сама превратилась в ходячую ложь. И чувствовала себя одинокой до мозга костей. И ничего тут не поделаешь. Нельзя даже довериться священнику, исповедаться, не выдав Филиппа. По крайней мере, этого нельзя делать до встречи с Роланом. Ролан сможет что-нибудь решить. Сама не знала что, но смутно надеялась, что он ей поможет. Она всегда кому-то подчинялась… дяде, духовнику, а сейчас потеряла все точки опоры.