Семён Клебанов - Настроение на завтра

Они ушли на фронт в один день, через неделю после гитлеровского нашествия. Почти два года лежали на них похоронки в архивных папках с горестным грифом: «Адресат неизвестен». Лежали, пока военком не добился ответа на свой пятый запрос.

— Мы подождем немного, Валя. Должны товар привезти. А потом пойдем домой, — сказала седая женщина. — А сейчас попьем чайку.

— Схожу за кипятком, — сказала она, вынув из чемодана зачехленную фляжку.

Из окна киоска было видно, как подошел желанный поезд.

Привокзальная площадь шумно оживилась. К воротам платформы устремились пассажиры.

Набрав кипяток, Валентина купила сушеных яблок, все же какая-то еда, и пошла к киоску.

Стояло несколько человек, очередь быстро таяла. Только один задержался, заворачивал в газету пачки «Казбека». Он был без шапки, в длиннополом сером пальтишке и кирзовых сапогах. Уложив папиросы, он шагнул и, вдруг увидев Гречихину, резко остановился.

Взгляды их встретились.

Валентина вздрогнула. Радостный испуг безжалостно изменил ее лицо.

— Валя? Ты… Гречихина! — ошеломленно произнес Старбеев.

— Здравствуй, Старбеев… — Она протянула руку.

Старбеев сграбастал ее, худенькую, притихшую, и трижды поцеловал.

— Здесь обосновался? Все такой же. Не изменился.

— Проездом тут. Вышел папирос купить. Вон поезд стоит. Я в Грибниках живу. Ты как сюда попала?

Она невольно вздохнула.

— Жила в Трубинке. Сейчас к тетке еду. В Синиловск. Там останусь. Приехала сюда, здесь пересадка. А билетов нет. Сутки маюсь. И ребенок извелся.

Из киоска донесся плач Маринки.

— Погоди, я сейчас.

Она вернулась, держа Маринку на руках.

— Красавица! Сколько ей?

— В мае два годика.

— А где же…

Она прервала его:

— Погиб отец. Одна я… Вот так.

— Вижу. Не сладко тебе. Осерчала судьба.

— Мне бы отсюда выбраться… Спасибо женщине. В киоске приютила.

Старбеев глянул на киоск, нахмурился.

— Дядя. — Маринка протянула ручку.

Какая-то скрытая боль всполошилась в его душе. Он мысленно проклинал свое бессилие помочь Валентине. Полез в карман за деньгами, но тут же выдернул руку и скомандовал:

— Собирайся! Немедленно!

— Куда? Зачем? — беспамятно воскликнула она, не понимая призыв Старбеева. — И билета нет. Опомнись.

— Где вещи?! Где?! — побагровев, не остывая голосом, говорил Старбеев.

— Здесь, в киоске.

Он взял вещи и торопливо зашагал к поезду.

Валентина, благодарно тронув плечо седой женщины, поспешила за Старбеевым, крепко сжимая руки, державшие Маринку. Они прошли через ворота на людную платформу. Наконец он остановился у седьмого вагона и, без передыха вскочив на подножку, отнес вещи в купе.

Все происшедшее казалось Валентине загадочным, невероятным. Она боялась, что безрассудный поступок Старбеева ввергнет ее в новые тяготы. Желтый теремок табачного киоска представал как спасительный очаг, который она отвергла, поддавшись суматошному рвению Старбеева. Она стояла у двери вагона и, слыша, как сильно бьется ее сердце, ждала возвращения Старбеева.

До отхода поезда оставалось десять минут.

Он появился с тощей полосатой сумкой, спрыгнул на платформу. Что-то изменилось в его лице. Но блуждающий взгляд Валентины не заметил армейской фуражки, которая сразу придала ему волевой, командирский облик.

Бросив сумку, он взял на руки Маринку и, не давая Валентине опомниться, приказал:

— Полезай в вагон!

Когда они вошли в купе, Валентина села на краешек полки и тревожным шепотом спросила:

— А билет?

— Твое место семнадцатое. Ты угадала. На нем сидишь. — Он выглянул в коридор, окликнул проводницу.

Вошла молодая женщина, и Старбеев все тем же приказным тоном заявил:

— Вместо меня поедет. Ясно? — И добавил: — Прошу не обижать…

Проводница удивленно посмотрела на Валентину.

— Жена, значит…

— Мама. — Он впервые улыбнулся.

— Ваше дело… — И ушла.

— Все законно, Валя… Слушай меня внимательно. Я еду в командировку. В Муратово. Через неделю вернусь в Грибники. — Он оторвал уголок газеты, лежавшей на столике, и написал свой адрес. — Вот мои позывные. Пришли письмишко.

— Да, да, — машинально твердила Валентина.

— Говорят, Синиловск хороший городок.

— И тетя Маня хвалила… Что ж я сижу? — Она встрепенулась, сунула руку в боковой карман ватника и, вынув деньги, протянула Старбееву.

Он зыркнул на нее и, проглотив сердитые слова, произнес:

— Дура дурочкой. А еще мама.

— Как же ты, Павел?

— Я одинокий. На буфере доберусь.

Он погладил по головке Маринку.

Валентина хотела поцеловать Старбеева, но поезд уже тронулся.

Он рванул к выходу и соскочил на ходу.

В восемь пятнадцать утра директор включал пульт селекторной связи и проводил оперативку. Лоскутов начинал разговор со справки о количестве опозданий и прогулов, а затем шли сообщения начальников цехов.

Старбеев сидел в конторке, уставившись на вспыхнувший красный глазок аппарата, и ждал вызова. Но Лоскутов к Старбееву не обратился. Красный глазок зажегся напрасно. Может, в иную пору Старбеев не придал бы значения этому факту, мол, нет к нему вопросов, зачем зря время терять. Но вопрос-то был — третий станок простаивал.

Старбеев не успел еще до конца поразмыслить о случившемся, как позвонил начальник первого сборочного и спросил: «Павел, разве твой селектор неисправен?» Старбеев, уловив иронию, ответил: «Черная кошка по проводу гуляет». Звонок распалил смутное чувство, охватившее Старбеева. Странная позиция проявилась в нарочитом молчании Лоскутова. Что-то мелкое, личное было в факте, который заметили его коллеги.

И все же Старбеев искал другого объяснения. Допускал, что Лоскутов не хотел обострять отношения. Пусть, мол, Старбеев продолжает дело по своему усмотрению. Ведь новый участок уже начал действовать. Старбеев мог бы принять подобный довод, но была серьезная помеха. Упреки в его адрес раздавались часто и прилюдно, а теперь подчеркнутое молчание. Все должно быть откровенно и честно. Давняя дружба давала для этого основания.

И Старбеев ясно вспомнил, как в первые месяцы директорства Лоскутова тот вызвал его в кабинет и, расхаживая вдоль массивного стола, предложил быть начальником механического цеха.

Положение на заводе таково, говорил Лоскутов, что ориентация на сборочные цехи как на главные звенья успеха производства ошибочна. Сердцевина предприятия — механические цехи. Первый и второй. В особенности первый. Его ритмичность и высокое качество определяют конечный результат выпуска изделия. Ставка на сборочные цехи, которые в последнюю неделю сдюжат, сладят, — явление порочное, вредное. Механический цех задает тон, ритм заводу. По нему определяется пульс производства. Жаль, что этого не понимало прежнее руководство. Лоскутов даже не назвал фамилию бывшего директора, словно не хотел задерживать ее в памяти.