Луи Бодуэн - На гонках в Ле-Мане

«Красный шар» был отличным бретонским рестора­ном. Рыба была свежая, масло соленое, а сидр искрис­тый. Время там летело незаметно, как всюду, где жизнь приятна.

Сен-Жюст подал сигнал к отправлению, услышав как большие настенные часы пробили девять часов.

Вокзал находился в двух шагах, по ту сторону улицы. Кандидо исчез в наступившей темноте, а Сен-Жюст сел на мотоцикл и поехал домой. От вокзала Монпарнас до улицы Орфила возле Пер-Лашез даже на мотоцикле путь неблизкий. Тем более, что Сен-Жюст, вос­пользовавшись хорошей погодой и свежестью майского парижского вечера, поехал окружной дорогой.

Было уже десять часов, когда Пьер выходил из лифта на своей площадке. Он услышал, что в квартире звонит телефон, и заторопился. Когда он поднял труб­ку, холодный и безликий голос спросил:

— Это господин Пьер Сен-Жюст?

— Да.

— Говорят из больницы Лаенек. Мы звоним по просьбе одного из наших больных, господина Алазара.

— Господина какого?

Голос повторил:

— Господина Алазара.

— Вы, наверное, ошибаетесь, — сказал Сен-Жюст.— Я не знаю никакого господина Алазара.

Голос переспросил:

— Вы действительно господин Сен-Жюст, журналист из газеты «Суар»?

— Да, ну и что?

— Я не в курсе дела. Соединяю вас со «скорой помощью». Это они просили вас вызвать. Может быть, они лучше объяснят вам, в чем дело.

Раздалось несколько щелчков, и новый голос вновь спросил его, действительно ли он Пьер Сен-Жюст. Ус­лышав подтверждение, голос продолжал:

— Это говорит дежурный «скорой помощи». Моло­дой португалец, на которого налетела машина, просил позвонить вам.

Сен-Жюст сразу же подумал о Кандидо и спросил с беспокойством:

— Его зовут Кандидо?

— Да, — ответил дежурный. — Его зовут Кандидо Алазар.

Сен-Жюст вдруг отдал себе отчет, что никогда не спрашивал у молодого португальца его фамилию, и торопливо спросил:

— Он серьезно ранен?

— Нет, не думаю. Он получил сильный удар в го­лову и только что пришел в себя. Но мне кажется, что повреждений черепа нет. Тем не менее мы будем делать рентгеновский снимок. Остальное — пустяки. Несколько синяков на теле.

— Я сейчас буду! — крикнул Сен-Жюст и бросил трубку.

Если час назад Пьер неторопливо ехал, возвращаясь домой, то теперь летел на предельной скорости в боль­ницу Лаенек. К счастью для него и для пешеходов, которые могли бы оказаться у него на пути, в этот час парижские улицы были почти пусты.

Приехав, он соскочил с мотоцикла и оставил его на тротуаре улицы Сэвр между двумя машинами.

В больницу вели старые ворота, выглядевшие очень мрачно. «Прямо как вход в тюрьму», — вздрогнув, по­думал Сен-Жюст.

Он попал в точку. Дежурные у дверей фанатично соблюдали правила, которые наверняка знали наизусть. Пьер нервничал все больше, а они лишь угрюмо твер­дили:

— Посещения в этот час запрещены.

Потребовалось десять минут переговоров и кисло-сладких слов, чтобы один из швейцаров удосужился отправиться в «скорую помощь».

Прошло еще десять минут, прежде чем он вернулся. Эти десять минут Сен-Жюст провел в подворотне — ему даже не предложили войти, — нервно шагая и об­кусывая ногти. Конечно, дежурный, с которым он гово­рил по телефону, успокоил его, но с врачами нужно все­гда быть настороже. Вернувшийся швейцар сказал Пье­ру, что тот может пройти к дежурному. Произнес он это таким тоном, словно полученное разрешение было вели­чайшим преступлением.

Дорогу Пьеру указали настолько туманно, что он заблудился и попал в родильное отделение, где, к сча­стью, веселая нянечка указала ему правильный путь.

Наконец он добрался до «скорой помощи». «Право же, не стоит болеть», — вздохнул он, открывая дверь.

Дежурный врач, маленький и толстенький, был при­ветлив.

Он успокоил Сен-Жюста.

— С вашим другом ничего страшного. Только что сделали снимок, и никаких повреждений черепа не об­наружено. Сегодняшнюю ночь мы продержим его под наблюдением, и, если все будет хорошо, он сможет по­кинуть больницу завтра утром, самое позднее — после обеда. — Врач улыбнулся. — Он унесет с собой огром­ную шишку, несколько царапин и синяков. Ваш прия­тель счастливчик!

Сен-Жюст поинтересовался, как все это случилось. Дежурный сделал неопределенный жест:

— Полицейские, которые его привели, ничего тол­ком сказать не могли. Да это и не мое дело. Какой-то лихач, который мчался сломя голову по улице Мэн, сшиб вашего друга, когда тот переходил дорогу. Боль­шего я не знаю. — И он добавил, повернувшись к палате, где лежали больные, отделенные друг от друга тонкими перегородками:

— Но, может быть, ваш друг сам расскажет вам подробнее. После двадцатиминутного нокаута он при­шел в себя. Я дал ему успокаивающие пилюли, и он не слишком страдает.

Когда Кандидо увидел Сен-Жюста, он радостно улыбнулся. Голову его украшала огромная повязка, — единственный видимый признак ранения. Пьер успо­коился. Врач не обманул его.

Указывая на свою постель, на узкое пространство, где она стояла в этой огромной мрачной комнате, мо­лодой португалец заметил не без юмора:

— Здесь, конечно, потеснее, чем в отеле «Авиано­сец» и тем более в «ПЛМ».

Потом он поведал свою историю Сен-Жюсту:

— Я боялся опоздать на поезд и перебегал улицу.

Я уже почти добежал до тротуара, когда большая ма­шина налетела на меня на полном ходу. По шуму мо­тора я помню, что она набирала скорость. Когда я уви­дел, что она сейчас налетит на меня, я подскочил вверх. — И он, улыбаясь, посмотрел на Сен-Жюста. — Это футбол спас мне жизнь. Как центральный нападаю­щий, я всегда мишень для защитников противника. По­этому избегать их нападений для меня чрезвычайно важно, и я специально тренируюсь в этом. Кроме того, чтобы хорошо играть головой, я постоянно отрабаты­ваю прыгучесть. Короче говоря, прыжок, который я сделал, спас меня от смерти. Я приземлился на радиа­тор, потом отлетел, ударившись головой о дверцу сто­явшей у тротуара машины... И пришел в себя в боль­нице.

Он откинул простыню и показал Сен-Жюсту свое оцарапанное колено, огромный синяк на бедре и пора­ненные локти. Потом подвигал руками и ногами и с удовлетворением заметил:

— К счастью, ничего не сломано. Правда, башка еще болит. Но сегодня ведь только среда, я думаю, что все пройдет довольно быстро и я смогу играть в воскресенье в Гавре наш предпоследний матч сезона. Это хорошо, потому что иначе папашу Дюброя хватил бы удар. Позвоните ему, чтобы он не беспокоился. Он никогда не ложится раньше часа ночи.

Сен-Жюст кивнул и спросил:

— Я ведь не оставил тебе своего адреса. Как же ты нашел меня?

— Дежурный, который оказался очень симпатич­ным человеком, позвонил в вашу газету. Поскольку речь шла о таком происшествии, телефонистка, в конце кон­цов, согласилась сообщить ваш домашний телефон.