Агата Кристи - Два романа об отравителях

— Только я не согласен с тем, что мне приписывают какие — то предвзятые взгляды, — с достоинством заметил майор. — Это не так. Я просто знаю, что я прав. Когда я увидел беднягу Эммета…

— Ну — ну! — пробормотал Боствик с таким скептическим и мрачным выражением, что Эллиота невольно заинтересовал вопрос: на кого еще направлены его подозрения.

— …но у меня нет никаких улик, мне не за что ухватиться. Возьмите Эммета — кто — то среди ночи входит к нему и впрыскивает яд. Никто не слыхал, не признается, что слыхал, ничего подозрительного. Сделать это мог любой — даже чужой, потому что двери виллы не запираются на ночь. В наших местах вообще мало кто запирает на ночь двери. Разумеется, если я говорю, что это мог сделать и кто — то чужой, это не значит, что я в это верю. Да, кстати, я виделся с Вестом. Чесни умер, получив примерно 60 миллиграммов чистой синильной кислоты. Во всяком случае, следов каких — то других химических соединений найдено не было. Это все, чем мы располагаем.

— Не все, — с удовлетворением произнес доктор Фелл. — Тут с нами Стивенсон. Давайте, старина, мы готовы. Включайте свой аппарат.

Все умолкли. Полный сознания своей значительности, Стивенсон двигался раздражающе медленно. Вытер лоб, поглядел на камин, а затем на окна. Внимательно осмотрел висящую в дверном проеме простыню, потом не спеша отодвинул стол до стены и вновь придвинул его на несколько дюймов ближе. Взял с полки пару томов «Британской энциклопедии» и положил их на стол как подставку для проектора. Собравшиеся продолжали курить, поглядывая друг на друга.

— Не будет работать, — проговорил внезапно майор. — Что — нибудь поломается.

— Чему ж там ломаться? — спросил Эллиот.

— Не знаю. Найдется что — нибудь. Вот увидите.

— Уверяю вас, сэр, что все будет в порядке, — сказал Стивенсон, поворачивая к ним вспотевшее лицо. — Через минуту все будет готово.

На этот раз молчание затянулось, его прерывали только таинственные звуки, производимые Стивенсоном, да гудение машин, доносившееся с улицы. Стивенсон отодвинул диван, чтобы очистить место перед экраном, переставил стулья, поправил одну из кнопок, чтобы убрать складку на простыне. Наконец, сопровождаемый гулким вздохом облегчения зрителей, он отступил к окну.

— Все, господа, — сказал он, взявшись за штору. — Я готов. Может быть, вы рассядетесь, прежде чем я потушу свет?

Доктор Фелл направился к дивану. Боствик присел рядом с ним, а Эллиот поставил свой стул поближе к экрану, немного сбоку. Послышался металлический звук задвигаемых штор.

— Итак, господа…

— Погодите! — сказал, вынимая трубку изо рта, майор.

— Какого черта! — взвыл Фелл. — Что еще?

— Не надо так волноваться, — взмахнув трубкой, возразил майор. — Предположим… ладно, предположим, что все пойдет, как надо…

— Это мы как раз и собираемся проверить.

— Предположим, что все пойдет, как следует. Мы выясним наверняка некоторые вещи: истинный рост доктора Немо, например. Было бы справедливо, если бы каждый раскрыл сейчас свои карты. Что мы увидим? Кто был доктором Немо? Что скажете вы, Боствик? Боствик обернулся к нему, глядя поверх спинки дивана.

— Что ж, сэр, если уж вы задаете этот вопрос… у меня нет ни малейших сомнений, что мы увидим мистера Вилбура Эммета.

— Эммета! Эммета? Но ведь Эммет мертв!

— Тогда он мертв не был, — заметил Боствик.

— Однако… впрочем, ладно. Ваша точка зрения, Фелл?

— Майор, — преувеличенно вежливым тоном ответил Фелл, — моя точка зрения состоит в следующем: я хочу просто, чтобы мне дали возможность посмотреть пленку. В некоторых отношениях я твердо знаю, что мы увидим, в некоторых — не так уж уверен, а еще в некоторых — мне вообще наплевать, что там будет, лишь бы, в конце концов, мне дали на это взглянуть.

— Все готово! — сказал Стивенсон.

Шторы были уже задернуты. Лишь отсвет пламени камина да призрачные огоньки трубок виднелись в темноте. Эллиот чувствовал, как тянет сыростью от старых каменных стен. Он без труда различал фигуры своих товарищей и даже силуэт Стивенсона в глубине комнаты. Фармацевт осторожно, чтобы не зацепиться за провод, подошел к аппарату и включил его. На экране появился светлый прямоугольник размером примерно в полтора квадратных метра.

Послышалось какое — то металлическое щелканье, а затем аппарат загудел равномерно. На экране промелькнуло несколько вспышек, сменившихся полной темнотой.

По — видимому, все было в порядке, потому что равномерное жужжание аппарата продолжалось. На темном экране начали появляться какие — то дрожащие серые полосы. Казалось, что так будет тянуться до бесконечности. Потом появилась тонкая, ослепительно яркая полоска света. Выглядело это так, словно в центре экрана возникла вертикальная щель, которую какая — то черная тень старалась непрерывно расширить. Эллиот сообразил, в чем дело. Они были в музыкальном салоне, и Марк Чесни отворял дверь в кабинет.

Кто — то кашлянул, пленка чуть дернулась, и теперь они увидели заднюю стену кабинета. В углу экрана двигалась какая — то тень, очевидно, это был человек, направлявшийся к столу. Хардинг выбрал для съемки место, слишком уж смещенное влево, так что дверь в сад не была видна. Несмотря на резкость теней, освещение было, видимо, все же недостаточным — тем не менее, можно было хорошо различить циферблат часов и их сверкающий маятник, спинку кресла, узкий стол, коробку конфет, рисунок цветов на которой выглядел сейчас серым, и лежащие на промокательной бумаге два предмета, похожие на карандаши. Еще мгновенье… и на экране появилось лицо Марка Чесни.

Вид его был не из самых приятных. Резкие тени и подергивание пленки делали его похожим скорее на лицо восковой фигуры, чем на лицо человека. Выражение его, однако, было спокойным, полным достоинства и гордости…

— Взгляните на часы, — громко, заглушая ровное гудение проектора, проговорил кто — то за спиной Эллиота. — Взгляните на часы! Который на них час?

— Тысяча чертей!.. — отозвался голос Боствика.

— Так который же был час? Что вы скажете?

— Все они ошибались, — воскликнул Боствик. — Один говорил, что была полночь, другой, что почти полночь; профессор Инграм уверял, что было без минуты двенадцать. Ошибались все. Была одна минута первого.

— Тс — с!

Маленький мир на экране продолжал невозмутимо жить своей жизнью. Марк Чесни осторожно отодвинул кресло от письменного стола и сел. Протянув руку, он деликатным движением, резко контрастировавшим с подергиванием пленки, чуть передвинул вправо коробку конфет. Затем он взял карандаш и притворился, что старательно пишет. Положив его вновь на промокательную бумагу, Чесни не без труда ухватил второй лежавший там предмет. Сейчас он был отчетливо виден зрителям.