Найо Марш - Последний занавес

— Вот нужная вам комната, сэр, — сказал Баркер безжизненным голосом.

— Мы зайдем, если не возражаете.

За дверью было темно, пахло дезинфекцией. Небольшая заминка, и вот уже ночник образует две лужицы света — на столе и алом стеганом одеяле. Баркер отдернул зазвеневшие кольцами шторы и поднял жалюзи.

Что более всего поразило Аллейна в комнате, так это необыкновенное обилие фотографий и офортов на стенах. Их было так много, что они почти полностью скрывали алые, со звездочками, обои. Далее Аллейн отметил тяжеловесную роскошь обстановки: огромное зеркало, парча, бархат, массивная неприветливая мебель.

Над кроватью была натянута длинная веревка. Аллейн заметил, что заканчивалась она не кнопкой вызова, а лохмотьями проволоки.

— Чем-нибудь еще могу быть полезен, сэр? — спросил стоявший позади него Баркер.

— Не задержитесь ли на минуту, Баркер? Мне нужна ваша помощь.

Он и впрямь был очень стар. Подернутые пленкой глаза не выражали ничего, кроме потаенной печали. Руки дрожали, на них сильно проступили вены. Но все эти приметы возраста отчасти скрадывались давней привычкой откликаться на нужды других людей. Эта готовность все еще угадывалась в Баркере.

— Вряд ли, — начал Аллейн, — мисс Анкред вполне объяснила, что привело нас сюда. Мы здесь по просьбе мистера Томаса Анкреда. Он хотел, чтобы мы занялись расследованием причин смерти сэра Генри.

— Ах вот как, сэр?

— Некоторые члены семьи считают, что вердикт был вынесен чересчур поспешно.

— Именно так, сэр.

— А что, и у вас самого были какие-то сомнения?

— Так бы я не сказал, сэр. — Баркер сцепил и расцепил руки. — По крайней мере вначале сомнений не было.

— Вначале?

— Ну да, ведь я знал, что он ел и пил за ужином, и как перетрудился, и вообще. Доктор Уизерс предупреждал его, сэр.

— А потом? После похорон? Сейчас?

— Не знаю, что и сказать, сэр. Когда миссис Кентиш, и миссис Генри, и мисс Дездемона все время выспрашивают насчет некоего исчезнувшего предмета, когда слуги все время о чем-то перешептываются… просто не знаю, что и сказать.

— Исчезнувший предмет — это банка с крысиной отравой?

— Да, сэр. Как я понимаю, она нашлась.

— И вопрос состоит в том, открывали ее или нет перед тем, как она потерялась, так?

— Как я понимаю, именно так, сэр. Но последние десять лет или даже больше эта штука была дома. Сначала было две банки, и они хранились в одной из бытовок, потом одну открыли, использовали содержимое и выбросили. Вот и все, что мне известно, сэр. Насчет той, что теперь нашлась, ничего сказать не могу. Миссис Генри Анкред припоминает, сэр, что видела ее примерно год назад закрытой, а миссис Балливант, это наша кухарка, говорит, что какое-то время назад ее открывали, а миссис Генри кажется, что это не так, и это все, что я могу сказать, сэр.

— А не знаете, в комнате мисс Орринкурт крысиный яд не использовали?

По лицу Баркера пробежала тень неудовольствия.

— Это мне неизвестно, сэр.

— Крыс там нет?

— Насколько я осведомлен, сэр, дама, о которой вы говорите, жаловалась на них одной из служанок. Та поставила капкан, и несколько крыс в него попалось. По-моему, дама говорила, что об отраве она не думала, потому ее и не использовали.

— Ясно. А теперь, Баркер, я попрошу вас как можно более точно описать, как выглядела эта комната, когда вы вошли в нее утром после смерти сэра Генри.

Скрывая дрожь в ослабевшей руке, Баркер прижал ее ко рту. В глазах у него блеснули слезы.

— Понимаю, насколько все это для вас тяжело, — сказал Аллейн. — Понимаю и прошу прощения. Присядьте. Нет, нет, присядьте, прошу вас.

Баркер слегка склонил голову и сел на единственный в комнате стул с высокой спинкой.

— Уверен, — продолжал Аллейн, — что, если в доме произошло что-нибудь очень дурное, вы желали бы, чтобы зло было наказано.

Казалось, в Баркере происходила борьба между профессиональной сдержанностью и личными переживаниями. Неожиданно его словно прорвало, и он выдал классическую реакцию:

— Мне не хотелось, чтобы наш дом был замешан в каком-нибудь скандале, сэр. Мой отец служил здесь дворецким при прежнем баронете, двоюродном брате сэра Генри — его звали сэр Уильям Анкред, — я прислуживал здесь же, сначала на кухне, серебро чистил, потом лакеем. С театром, сэр, — продолжал Баркер, — он никак не был связан, нет, старый джентльмен не имел к этому никакого отношения. Все случившееся было бы для него большим ударом.

— Вы имеете в виду то, как умер сэр Генри?

— Я имею в виду, — Баркер поджал дрожащие губы, — я имею в виду все, что здесь происходило в последнее время.

— Мисс Орринкурт?

— Тью! — выдохнул Баркер, подтверждая тем самым свою всегдашнюю верность Анкредам.

— Слушайте, — вдруг проговорил Аллейн, — вы знаете, что вбила себе в голову семья касательно всего этого дела?

Последовало продолжительное молчание, оборванное старческим шепотом:

— Я не хочу об этом думать. Я не одобряю подковерные сплетни и не принимаю в них участия.

— Ну что ж, в таком случае, — предложил Аллейн, — расскажите мне об этой комнате.

Нового он в конечном счете узнал не много. Затемненная комната, скрюченная человеческая фигура на кровати, выглядевшая «так, — с испугом пояснил Баркер, — словно он попытался сползти на пол», вонь, беспорядок и порванная веревка от звонка.

— А где же конец? — поинтересовался Аллейн. — То есть где кнопка?

— Она была у него в руке, сэр. Крепко зажата в руке. Мы даже сначала не заметили.

— А где она теперь?

— В ящике туалетного столика, сэр. Я положил ее туда. Чтобы потом починить.

— Вы ее не развинчивали, не исследовали как-нибудь специально?

— Нет, нет, сэр. Нет. Я просто разъединил ее с проводом и положил в ящик.

— Хорошо! Теперь, Баркер, вернемся к тому вечеру накануне смерти, когда сэр Генри пошел к себе. Вы его видели после ужина?

— О да, сэр, конечно. Он вызвал меня звонком, как обычно. Звонок зазвонил в полночь, и я пошел к нему в комнату. Я прислуживал ему, сэр, после того как уволился его личный камердинер.

— Он позвонил из комнаты?

— Нет, сэр. Он всегда звонил из коридора, по пути к себе. Так что, когда он подошел к спальне, я уже успел подняться по лестнице для слуг и ждал его на месте.

— И как он выглядел?

— Ужасно. Его так и трясло от ярости.

— Из-за семьи?

— Да, он страшно гневался на всех них.

— Продолжайте.

— Я помог ему надеть пижаму и халат, а он все бушевал, да, видно, и обычные желудочные боли его донимали. Я дал ему лекарство. Он сказал, что примет его позже, и я поставил у кровати бутылку с лекарством и стакан. Собрался уж помочь ему лечь, когда он сказал, что ему нужно поговорить с мистером Рэттисбоном. Честно, сэр, видя, как он устал, как ему плохо, я старался его отговорить, но он и слушать не пожелал. Я взял его за руку, и он так и взорвался. Мне стало страшно, я попытался удержать его, но он вырвался.