Найо Марш - Последний занавес

— Для начала скажите, как вы узнали о нашем приезде и почему решили, что мы — офицеры полиции?

Опершись о локти, она села на кровать, и волосы ее упали на плечи. Позади алело расстеленное стеганое одеяло. «С чего это ей вздумалось стать театральной актрисой, — подумал Аллейн, — ей бы гораздо больше подошла роль модели на обложке журнала». Соня лениво перевела взгляд на ноги Фокса.

— Да и так понятно, что вы из полиции. Посмотрите на башмаки своего дружка. Смех, да и только!

— Что скажете, приятель? — пробормотал Аллейн, перехватывая взгляд Фокса.

Тот откашлялся.

— Э-э… туш е . С юной дамой, да еще с таким острым зрением, мне мало что светит, как думаете, сэр? — осторожно вымолвил Фокс.

— Ладно, хватит, — оборвала его мисс Орринкурт. — Так в чем все-таки дело? Решили, что ли, что в завещании что-нибудь не так? Или что-то еще? И с чего это вы принялись рыться в ящиках моего покойного жениха? Выкладывайте!

— Боюсь, вы неправильно оцениваете ситуацию. Все наоборот, — сказал Аллейн. — Мы на работе, и часть этой работы состоит в том, чтобы задавать вопросы. И уж поскольку вы здесь, мисс Орринкурт, не соблаговолите ли ответить на один-другой?

Аллейн отметил, что она смотрит на него, как смотрит на чужака какое-нибудь животное или совершенно лишенный детских комплексов ребенок. Вряд ли от нее можно добиться чего-нибудь, кроме безупречно артикулированных звуков. Его передергивало всякий раз, как он слышал ее диалект кокни с гортанными обертонами, а также фразы, само построение которых казалось совершенно фальшивым, словно она отказалась от своего естественного выговора ради плохо усвоенного кинематографического жаргона.

— Всем на сцену! — защебетала она. — Смотрите-ка! И что же вас интересует?

— Завещание, например.

— С завещанием все в порядке, — отрезала она. — Можете хоть весь дом вверх дном перевернуть. Хотите, полезайте в дымоход. Другого завещания все равно не найдете. Это я вам говорю, и уж я-то знаю.

— Откуда такая уверенность?

Соня небрежно откинулась на спинку кровати.

— Ладно, так уж и быть, скажу. Когда я пришла сюда в тот вечер, поздно, жених мне последней завещание и показал. Он вызывал старика Рэттисбона и двух свидетелей, они подписали его. И он мне показал. Чернила еще не просохли. А старое сжег в камине, вот здесь.

— Ясно.

— Вот так-то. — Она немного помолчала, разглядывая ногти, покрытые лаком. — Людям кажется, что я бесчувственная, а на самом деле я очень переживаю. Честно. Он был такой славный. И когда девушка собирается замуж и все так хорошо и чудесно, каково, если все так оборачивается? Ужас. А пусть говорят что хотят, мне все равно.

— А как он выглядел, плохо?

— Все об этом спрашивают. И старуха Полин, и Милли. Талдычат и талдычат одно и то же. Честно. Надоело уже. Ничего особенного, обычный приступ, и настроение какое-то не то было. А что удивительного, ведь он так наелся, ну а потом вся эта история. Я подала ему горячего молока, поцеловала на ночь, ему вроде лучше стало, и это все, что я знаю.

— А он пил горячее молоко, пока вы с ним оставались?

Она небрежно переменила позу и, прищурившись, посмотрела на него.

— Точно. Пил, и пил с удовольствием.

— А лекарство?

— Он сам себе приготовил микстуру, но отставил в сторону. Я говорила ему, будь хорошим мальчиком, выпей, но он сказал, что немного выждет, может, его животик и так поправится. Потом я ушла.

— Хорошо. Мисс Орринкурт, — Аллейн засунул руки в карманы и внимательно посмотрел на нее, — вы были искренни со мной, я последую вашему примеру. Вы спрашивали, чем мы тут заняты. Скажу. Наша работа, или, во всяком случае, важнейшая ее часть, состоит в том, чтобы выяснить, зачем вы устраивали все эти ребяческие розыгрыши, да еще так, чтобы подозрение падало на внучку сэра Генри?

Она вскочила на ноги так стремительно, что Аллейн буквально физически почувствовал, как у него напряглись нервы. Она стояла почти вплотную к нему — нижняя губа выпятилась, ниточки бровей сошлись в струну. Она походила сейчас на рисунок в мужском журнале — иллюстрацию к рассказу о взбунтовавшейся мебели в спальне. Вот-вот какая-то реплика сорвется с губ, вернее, из зажатого во рту воздушного шара.

— Кто сказал, что это я? — требовательно спросила она.

— В настоящий момент я говорю, — сказал Аллейн. — Смотрите-ка. Начнем славки мистера Джунипера. Вы ведь не будете отрицать, что покупали там «Малину»?

— Вот вонючка, — задумчиво сказала мисс Орринкурт. — Ну что за тип. Никакой не джентльмен, доложу я вам.

Выпады против мистера Джунипера Аллейн пропустил мимо ушей.

— Далее, — продолжал он, — краска на перилах.

Она была явно удивлена. Лицо внезапно утратило всякое выражение, превратившись в маску со слегка расширенными щелями для глаз.

— Минуточку, — проговорила она. — Забавно.

Аллейн молча выжидал.

— Слушайте, вы что, с молодым Седди виделись?

— Нет.

— Ну, это вы говорите, — пробормотала она и повернулась к Фоксу: — А вы что скажете?

— Нет, мисс Орринкурт, — вежливо покачал головой Фокс. — Ни я, ни главный инспектор с ним не виделись.

— Главный инспектор?! Хо-хо.

Аллейн заметил, что она посмотрела на него с большим интересом, и догадался, что последует далее.

— То есть большая шишка, так я понимаю? Главный инспектор… как там его? Что-то я не очень расслышала имя.

Если Аллейн и питал какие-то иллюзии относительно того, что Соне неизвестны его отношения с Трой, то стоило ей повторить его имя, прижать ладонь ко рту, воскликнуть «Хо-хо! Вот это да!» и залиться безудержным смехом, как они рассеялись.

— Извините, — успокоилась наконец она, — но забавно же, право, забавно. Нет, подумать только. Оказывается, это она… ну да, конечно! Вот откуда вы узнали про краску на перилах.

— А мистер Седрик-то здесь при чем?

— Нет уж, меня на слове не поймаете, — заявила мисс Орринкурт, — да и Седди, если уж на то пошло, я не выдам. У него у самого рыльце в пушку, и если он меня кинул, значит, вообще чокнулся. Многое, между нами говоря, хотелось бы узнать. Для начала, что это за история с книгой? Какой в этом смысл? Кто здесь не в себе — я или все остальные? Смотрите! Кто-то кладет эту задрипанную книжонку в блюдо с сыром и подает на обед. А когда она находится, что делают эти полоумные? Глазеют на меня, будто я во всем виновата. Чушь, доложу я вам. А книжка-то, сама книжка какова! Написал какой-то чудик, и о чем? О том, как не дать людям сгнить после смерти. Животики от смеха надорвешь. А когда я говорю, что ни при чем, что они делают? Полин начинает заламывать руки, Десси говорит: «Мы не такие дураки, чтобы думать, будто ты сама в петлю полезешь», а Милли что-то вякает в том смысле, что знает, что я читала эту книжку, а потом все уходят, словно я какая прокаженная, и я остаюсь одна со своими мыслями, кого надо запереть на ключ, меня или их всех.