Найо Марш - Последний занавес

— Если вы не против, я бы взял ее с собой. Вы видели, как мисс Орринкурт ее читала?

— Листала. Это было как-то вечером, перед ужином. Думаю, это было несколько недель назад.

— Описать ее позу и поведение можете? Она была одна?

— Да. Я вошла, а она стояла там, где вы сейчас. Крышка ящика была поднята. Повторяю, она вроде как листала книгу, но не брала ее в руки. Увидев меня, она отпустила крышку, и та с грохотом упала. Я даже испугалась, что разобьется, но ничего, выдержала.

Засунув руки в карманы, Аллейн отошел к потухшему камину.

— Может, чиркнете спичкой? — спросила Милли. — Мы всегда зажигаем камин в половине пятого.

В комнате, выдержанной в алых и белых тонах, было пронзительно холодно, и, радуясь возможности погреться, Аллейн, слегка удивленный той атмосферой домашности, что окружала хозяйку, охотно повиновался. Миллимент пересела вместе со своим шитьем к камину, Аллейн с Фоксом устроились по обе стороны от нее.

— Миссис Анкред, — начал Аллейн, — как вы думаете, в этом доме кто-нибудь знал о существовании второго завещания?

— Она и знала. Утверждает, что в тот вечер он показывал его ей.

— А еще кто-нибудь, кроме мисс Орринкурт?

— Что он может выкинуть нечто в этом роде, опасались все. Ведь он постоянно менял текст завещания. Но вряд ли кто-нибудь знал, что дело сделано.

— А сэр Седрик, интересно…

Впечатление, будто Миллимент всегда готова к открытому разговору, моментально рассеялось. Ее короткие пальцы сомкнулись на шитье, как зубья капкана.

— Мой сын ничего не знал об этом. Ничего, — резко бросила она.

— Мне казалось, что как наследник титула сэра Генри…

— Если бы он что-нибудь знал, наверняка сказал бы мне. Он ничего не знал. Все это оказалось для нас обоих большим ударом. Мой сын, — добавила Миллимент, глядя прямо перед собой, — говорит мне все. Все!

— Прекрасно, — помолчав немного, проговорил Аллейн. Ее вызывающее молчание требовало как будто некоей реакции. — Просто мне хотелось бы знать, было ли второе завещание составлено тем самым вечером, когда сэр Генри пошел после ужина к себе. Наверняка это может сказать мистер Рэттисбон.

— Полагаю, вы правы, — сказала Миллимент, извлекая из коробки моток ниток горчичного цвета.

— А кто первым увидел надпись на зеркале сэра Генри?

— Я. Я зашла проверить, хорошо ли убрана его комната. Он был человеком очень пунктуальным, а служанки — женщины старые и вечно все забывают. Я сразу увидела эту надпись, но не успела стереть ее, как в комнате появился он. По-моему, — задумчиво продолжала Миллимент, — я никогда раньше не видела его в такой ярости. На мгновение он всерьез подумал, что это я намалевала, но потом, конечно, понял, что это сделала Пэнти.

— Пэнти тут ни при чем, — возразил Аллейн.

Они с Фоксом уже давно заметили, что искреннее изумление следователь с двадцатилетним стажем распознает безошибочно. Именно его и испытывала сейчас Миллимент Анкред.

— О чем это вы? — выговорила она наконец. — Вы что же, хотите сказать…

— Не я, а сэр Седрик. Он сам признался, что в одном из розыгрышей участвовал непосредственно, а вообще знал обо всех. Надпись на зеркале — его рук дело.

Миллимент снова взялась за шитье.

— Он пытается кого-то прикрыть, — заявила она. — Скорее всего Пэнти.

— Не думаю.

— В таком случае это очень дурно с его стороны, — сказала Миллимент своим унылым голосом. — Если он действительно сыграл одну из этих шуток, во что я не верю, то это очень дурно. Только я не понимаю, мистер Аллейн… возможно, я глупа, ноне понимаю, что вас заставляет заниматься этими дурацкими шутками.

— Поверьте, я не стал бы этого делать, если бы они не имели отношения к происшедшему.

— Вижу, вы находитесь под влиянием жены, — помолчав немного, сказала Миллимент. — В ее глазах Пэнти — совершенная невинность:

— Я нахожусь под влиянием того, — возразил Аллейн, — что мне сказали сэр Седрик и мисс Орринкурт.

Напряженно выпрямившись, она повернулась к нему, и в первый раз по ее лицу проскользнуло нечто вроде тревоги.

— Седрик? И эта женщина? А почему вы говорите о них вместе?

— Судя по всему, они придумали эти розыгрыши вдвоем.

— Я не верю этому. Это она вам так сказала. Теперь мне все понятно, — повысив голос, сказала Миллимент. — Какой же я была дурой.

— Что вам понятно, миссис Анкред?

— Это она все придумала. Конечно, она. Она знала, что Пэнти была любимицей пап а . Она все придумала, и когда он изменил завещание, убила его. И теперь пытается приплести к этому моего мальчика. Я наблюдала за ней. Это злобная, расчетливая женщина, она пытается поймать моего мальчика в ловушку. Он щедрый, простодушный и добрый. Слишком добрый. Он теперь в ее власти, — громко всхлипнула Миллимент.

Столкнувшись с этим взрывом чувств, но, памятуя о недавней встрече с Седриком, Аллейн не сразу нашелся что ответить. Не успел он сформулировать фразу, как Миллимент взяла себя в руки.

— Ладно, все ясно, — деревянным голосом проговорила она. — Я держалась подальше от всей этой истории, насколько, конечно, это возможно, когда вокруг тебя разыгрываются бесконечные сцены и идет дурацкая болтовня. Все это время мне казалось, что, возможно, члены семьи и правы, но оставляла это на их усмотрение. Случалось, мне было даже жалко Соню. А теперь я надеюсь, что она страдает. Если могу быть чем-нибудь вам полезна, я к вашим услугам. Всегда.

«О Боже, — подумал Аллейн. — О, Зигмунд Фрейд! Черт!» А вслух сказал:

— Возможно, ничего и не было. У вас есть какие-нибудь предположения относительно того, кто мог быть автором этой анонимки?

— Разумеется, — с неожиданной живостью ответила Миллимент.

— И кто же это?

— Письма написаны на бумаге, которой пользуются дети в здешней школе. Некоторое время назад, когда я поехала в деревню, она попросила меня заказать новую партию. Я сразу узнала эту бумагу. Письма писала Кэролайн Эйбл.

И пока Аллейн переваривал это открытие. Миллимент добавила:

— Или Томас. Они очень близки. Он половину времени проводил в том крыле дома, где находится школа.

В характере Милли Анкред доминировала некая упрямая неотесанность, что было особенно ощутимо на фоне театрального поведения Полин, Дездемоны и Седрика. Она воплощалась и в ее плотной фигуре, коротких руках, ровно звучащем голосе, даже в построении фраз. Интересно, думал Аллейн, уж не подобрал ли себе жену покойный Генри Ирвинг Анкред с его богатой родословной, утонченными чувствами, ранимостью как раз ввиду отсутствия всего этого — за ее нормальность? Только вот была ли Милли, столь обожающая своего невозможного сынка, нормальна?