Арнольд Беннет - «Великий Вавилон»

Раксоль взял с собой наверх одного старого рассыльного, уже много лет исполнявшего обязанности помощника швейцара в отеле — человека пожилого, сухопарого, как терьер, и выносливого, как дворняжка. Войдя в комнату с Жюлем, руки которого были связаны, миллионер приказал рассыльному остаться у дверей в коридор.

Комната Жюля представляла собой обыкновенное помещение, разве чуть-чуть получше тех, что отводятся для прислуги в гостиницах восточной части Лондона. Она была четырнадцати футов длиной и двенадцати шириной. Вся обстановка ее состояла из кровати, маленького платяного шкафа, умывальника, стола и двух стульев. Около двери в стене были вбиты два крючка, ветхий коврик лежал перед кроватью, а на железной полке камина красовалось несколько дешевых украшений. С потолка свисала электрическая лампа. Маленькое четырехугольное окошко располагалось высоко от пола и выходило во внутренний двор. Комнатка помещалась на верхнем этаже — восьмом, и из нее можно было видеть только часть двора. На двадцать футов ниже окна шел узкий карниз, а над ним — высокая, остроконечная крыша гостиницы, которую, впрочем, из самого окна нельзя было увидеть. Осмотрев окно и выглянув из него, Раксоль решил, что через него во всяком случае Жюлю убежать не удастся. Он также осмотрел камин, но дымовая труба последнего оказалась слишком узкой, чтобы в нее мог пролезть человек.

Тогда Раксоль позвал рассыльного в комнату, и они вдвоем крепко привязали Жюля к кровати, однако же так, чтобы ему было удобно лежать. Пленник за все время не открыл рта и только улыбался презрительной улыбкой. Раксоль убрал украшения, ковер, стулья, вывинтил крючки из стен комнаты. Наконец, он запер дверь на ключ, который положил к себе в карман.

— Вы останетесь здесь на страже, — велел он рассыльному, — и просторожите всю ночь. Можете сесть на этот стул, но смотрите не засните. Если вы услышите хоть малейший шум, свистните в свисток, уж я постараюсь, чтобы этот сигнал не остался без ответа. Если же шума не будет, то ничего не предпринимайте. Я не хочу, чтобы об этом болтали, понимаете? Я полагаюсь на вас, а вы можете также положиться на меня.

— Но прислуга увидит меня здесь, когда поднимется завтра утром, — с легкой улыбкой возразил рассыльный, — и все они наверняка начнут расспрашивать, зачем я здесь сижу. Что мне им сказать?

— Ведь вы, кажется, были солдатом, не так ли?

— Я участвовал в трех кампаниях, сэр. — И со вполне понятной гордостью старик указал на медали, украшавшие его грудь.

— Прекрасно, ну, так предположим, что вы стояли бы на часах, и кто-нибудь посторонний спросил бы вас, что вы там делаете. Что бы вы ответили?

— Я велел бы ему убираться или пенять на себя за последствия и быстро бы с ним расправился.

— Так же поступите и завтра утром, если в этом появится необходимость. — С этими словами Раксоль удалился.

Был уже второй час ночи. Миллионер лег в постель, но не у себя, а в одной из комнат седьмого этажа. Однако же проспал он недолго. Рано утром он уже проснулся и стал размышлять о Жюле. Ему чрезвычайно хотелось узнать историю Жюля, и он решил, если вообще это окажется возможным, заставить его исповедаться — путем убеждения или как-нибудь иначе.

Для человека с характером Теодора Раксоля времени не существует, и вот в шесть часов утра, когда утреннее солнце весело заглянуло в окно, он уже оделся и снова поднялся на восьмой этаж. Рассыльный неподвижно, но бодро сидел на своем стуле. При виде хозяина он поднялся и поклонился.

— Ничего особенного не случилось? — спросил Раксоль.

— Ничего, сэр.

— Прислуга что-нибудь спрашивала?

— Их всего еще дюжина или около того на ногах, сэр. Одна горничная спросила, чем я тут забавляюсь, и я ответил ей, что караулю одного бультерьера со щенятами, которыми вы особенно дорожите, сэр.

— Хорошо, — сказал Раксоль, отворяя дверь и входя в комнату.

Все было в таком виде, как он оставил, уходя, только Жюль, прежде лежавший на спине, теперь перевернулся и лежал ничком. Он молчал и хмуро поглядывал на миллионера. Раксоль кивнул ему и, красноречиво вынув револьвер из кармана, положил его на стол. Затем сам сел на стол рядом с револьвером, причем ноги его не доставали до земли.

— Мне надо поговорить с вами, Джексон, — начал он.

— Можете говорить сколько угодно, я не буду вам мешать.

— Я хочу, чтобы вы ответили мне на некоторые вопросы.

— А, это другое дело, — сказал Жюль. — Но я не отвечу ни на один ваш вопрос, пока я связан подобным образом. В этом вы также можете не сомневаться.

— Вам выгоднее быть благоразумным, — сказал Раксоль.

— Я не отвечу ни на один вопрос, пока я связан, — твердо повторил пленник.

— Пожалуй, я развяжу вам ноги, — вежливо предложил Раксоль, — тогда вы сможете сесть. Вам нечего уверять меня, что вам неудобно, потому что я знаю, что это не так. Я полагаю, что с вами обращались великолепно. Вот так! — Он снял веревку с ног пленника. — Теперь повторяю, вам следует быть благоразумным. Вы должны сознаться, что окончательно проиграли игру, и вести себя сообразно с этим. Я решил разделаться с вами без помощи полиции и исполнил это.

— Да, вы действовали самостоятельно, — согласился Жюль, — однако вы пошли против закона. Если бы у вас было хоть сколько-нибудь здравого смысла, вы бы не впутались в это дело, вы бы все предоставили полиции, которая расхлебывала бы эту кашу в продолжение года или двух и ни до чего бы никогда не добралась. Кто же теперь обратится к полиции? Уж не вы ли? Уж не передадите ли вы меня в их руки со словами: «Вот, я поймал его вместо вас». Если вы это сделаете, они потребуют от вас разъяснения некоторых вещей, и вы окажетесь в глупом положении. Одно преступление не извиняет другого, вы это увидите на деле.

С безошибочной проницательностью Жюль понял затруднительное положение Раксоля, миллионер и сам сознавал, что с ним придется считаться, однако он не показал Жюлю своих опасений.

— Пока что, — спокойно проговорил он, — вы мой пленник. Вы совершили целый ряд преступлений, в том числе убийство. Вы достойны виселицы и знаете это. Но мне вовсе незачем прибегать к помощи полиции, для меня нет ничего легче, чем самому расправиться с вами, как вы того заслуживаете. Я просто сам совершу над вами суд и только лишу палача его заработка. Точно так, как я привез вас в гостиницу, я могу и увезти вас из нее. Несколько дней тому назад вы украли яхту в Остенде. Что вы с ней сделали, я не знаю, да и не хочу знать. Но я сильно подозреваю, что моя дочь едва избежала смерти на вашей яхте. Ну, так у меня тоже есть собственная яхта, предположим, что я воспользуюсь ею так же, как и вы своей! Предположим, что я тайно отправлю вас на ней на всех парах в море и среди ночи попрошу вас сойти с нее прямо в океан. Если я это сделаю, у меня по крайней мере будет удовлетворение от сознания, что я освободил общество от страшного негодяя.