Жорж Онэ - Таинственная женщина

– Ты одна?

– О нет, со мною отец, но он остановился на минуту поговорить с одной сенаторшей.

– Он позволит тебе остаться здесь на некоторое время?

– Не знаю. Ему, возможно, неудобно будет прийти за мной.

Она обратилась к монахине, которая заведовала кассой:

– Довольны ли вы, матушка? Как идут дела? Какова выручка?

– С полудня мы собрали около трех тысяч франков, дитя мое… Через час все кончится, а у нас на руках еще около трети товара.

– Так, матушка, все, что вы не успеете продать, пришлите потом мне, – просто сказала девушка.

– О, дитя мое, как мы вам благодарны… Но что скажет ваш отец?

Марианна кротко улыбнулась:

– Мой отец? О, он никогда мне ни в чем не отказывает, к тому же я богата…

И она показала вязаный кошелек, туго набитый золотом.

– А если этого не хватит, я возьму у папы вперед в счет будущих выплат.

– Ну-ка, посмотри напротив, – шепнула вдруг Женевьева Тремон, – по ту сторону прохода. Там павильон госпожи Барадье, и Амели с ней.

Марианна покраснела в замешательстве – она вспомнила слова отца. Тотчас в ее воображении вспыхнули лицо Марселя Барадье, его улыбка, вся его тонкая, изящная фигура. Значит, неприязнь, существовавшая между родителями, не перешла на детей, раз он так любезно обошелся с дочерью Лихтенбаха, когда она была с визитом у них, на улице Прованс. Она направила взор в ту сторону, куда указывала Женевьева, и около павильона, где торговали госпожа Барадье и Амели, увидала того, о ком думала. Марсель стоял, прислонившись спиной к павильону, и улыбался, разговаривая с каким-то стариком, покупавшим чрезвычайно некрасивую фарфоровую вазу. Наконец, он взял ее у него из рук, поставил обратно на место, и Марианна услышала, как он с веселым видом сказал:

– Дядя Граф, нам удалось уже трижды продать ее, и всякий раз нам ее оставляли. Деньги за нее платят охотно, но она так безобразна, что никто не решается унести ее с собой.

Старик спрятал кошелек в карман и сказал:

– А теперь покажи, где павильон, в котором торгует мадемуазель Тремон?

– Пойдемте туда вместе. Там, дядя Граф, вы найдете именно то, что вам нужно: и приданое, и детские пеленки… Ведь именно это необходимо холостякам!

– О, злой мальчишка!..

Они пересекли зал. Увидав мадемуазель Лихтенбах, Марсель вдруг стал серьезным. Она тоже смутилась, заметив, что он приближается. Дядя Граф со своим обычным добродушием подошел к Женевьеве:

– Ну, мадемуазель Женевьева, что же мне у вас купить? Чепчиков и рубашонок для младенцев? А почем дюжина?

– Шестьдесят франков, и то только для вас… Но, конечно, вы их не унесете с собой и оставите нам.

– Это мне подойдет, иначе покупки мои причинили бы мне сильное беспокойство.

– Мы же все оставленное вами отдадим в детский приют. Ну, а если после вас у нас еще что-нибудь останется, то весь товар приобретет одна из наших подруг.

– Кто это? – спросил дядя.

– Марианна Лихтенбах.

Граф быстро выпрямился и пробормотал:

– Дочь этого…

Он сделал было шаг назад, но тут услыхал кроткий голосок:

– В деле благотворительности, господин Граф, не может быть врагов, существуют только соперники в желании сделать побольше добра.

– Вы совершенно правы, сударыня, – быстро ответил старик с поклоном, – и я немедля применю ваше правило на деле.

Он наклонился к монахине и холодно спросил:

– Сколько стоит весь ваш товар?

– Но, сударь… – пробормотала матушка Сент-Аликс в нерешительности.

– Двух тысяч франков достаточно?

– О, эта цена слишком ничтожна, – раздался певучий голос. – Я даю четыре.

И граф Чезаро Агостини с улыбкой на лице, элегантно одетый, с закрученными усиками, появился около Марианны Лихтенбах.

– Ваш отец послал меня к вам, мадемуазель, – сказал он. – Он сейчас присоединится к нашей компании. И конечно, он не потерпел бы, чтобы за столь незначительную сумму вы были лишены случая проявить свое великодушие…

Он обвел взглядом присутствующих и вдруг, узнав Марселя, сделал вид, что очень обрадовался.

– Ах, месье Барадье!.. Как я рад, что встретил вас! С тех пор как я имел честь видеть вас в последний раз, с вами случились какие-то неприятности… Я узнал об этом, когда приезжал за сестрой. Очень жаль, что у меня не было тогда времени повидать вас, чтобы выразить наше горячее сочувствие в постигших вас невзгодах… Вы были так любезны и внимательны с нами во время нашего пребывания в тех прекрасных краях…

Он говорил без малейшего смущения, с наглостью, от которой Марсель просто остолбенел. Он смотрел на Агостини и спрашивал себя, не грезит ли он наяву и действительно ли этот развязный и спокойный человек, который обращается к нему, не пытаясь бежать, – тот самый, кто, как он подозревал, разыграл его в Аре. Правда ли он сообщник поджигателей и убийц, соучастник в интригах той загадочной женщины, воспоминание о которой наполняло его сердце горечью и злобой? Наконец молодой Барадье очнулся и спросил:

– А как ваша сестра, мадам Виньола?

– Бедная Аннетта! – прервал его Чезаро. – Она теперь в Венеции улаживает скучные семейные дела… Но, вероятно, она скоро приедет в Париж, не позднее нынешнего лета, чтобы присутствовать на моей свадьбе.

– О, граф, вы женитесь?

– Да, банкир Лихтенбах принял мое предложение…

Новость о женитьбе Агостини на дочери Лихтенбаха произвела потрясающее впечатление. Марсель в мгновение совершенно овладел собой. Он смерил итальянца холодным взглядом и с ироничной усмешкой сказал:

– О, вы входите в семью господина Лихтенбаха? Этого и следовало ожидать, и даже было бы странно, если бы этого не случилось!..

– Я вас не понимаю, – проговорил Чезаро.

– Вы понимаете меня очень хорошо! А если вам будет угодно получить дополнительные разъяснения, то обратитесь к вашей сестре.

– Но, – сказал медленно итальянец, – что за странные речи…

– Один поражает странными речами, другой – странными поступками…

Агостини собирался ответить, и молодые люди уже стояли друг перед другом в угрожающих позах, когда на плечо итальянца опустилась ручка Марианны Лихтенбах.

– Граф, пойдемте, пожалуйста… Отец ищет вас.

Чезаро бросил на Марселя вызывающий взгляд, затем, обращаясь к девушке, сказал с нарочитой покорностью:

– Малейшее ваше желание для меня закон. Очень рад вам повиноваться… Но я еще поговорю с этим господином.

Марианна нахмурила брови. Взгляд ее стал суровым, и она объявила:

– Я запрещаю вам это.

– Однако… Впрочем, ваша воля для меня свята.

К ним приближался Лихтенбах. Проходя мимо Графа, он сделал вид, что не замечает его.

– Граф, – обратился он к Агостини, – мне сказали, что вы сейчас перебили у кого-то покупку товара, оставшегося непроданным в этом павильоне. И за какие-то четыре тысячи франков! Что за мизерная цена! Вы, очевидно, имели дело со слабым соперником!