Жорж Онэ - Таинственная женщина

Он сидел в широком кожаном кресле спиной к двери, так что его почти нельзя было заметить. Двое из членов клуба были заняты написанием своих писем. В читальне было так прохладно и вместе с тем здесь господствовала такая тишина, часы так монотонно тикали, что мысли Марселя текли все медленнее и медленнее. Едва доходивший сюда шум голосов убаюкивал его. Он довольно долго пробыл в каком-то полубессознательном состоянии. Но вдруг он вздрогнул и насторожил уши: в шум разговоров врезался звонкий голос Агостини, и до Марселя долетели его слова:

– Опять я проиграл две тысячи луидоров!.. Если к этому прибавить вчерашние тысячи, то выйдет кругленькая сумма…

Он засмеялся. Один из его собеседников посоветовал:

– Вам бы на некоторое время перестать играть, не нужно упрямиться, когда не везет.

– Да если бы я не играл, то что бы стал делать? Я только и занимаюсь что игрой.

– А та прекрасная дама, с которой вас видели в опере и которой вы вчера вечером представили полковника Дебро?

У Марселя до того забилось сердце, что ему чуть не стало дурно. Его охватило предчувствие, что женщина, о которой шел разговор, была как раз та самая, которая так сильно занимала его. Он напряг все свое внимание, чтобы не проронить ничего из подслушанного разговора. Но Агостини понизил голос, так что Марсель не смог уловить его ответ, собеседник же его продолжал:

– Если она ваша соотечественница, то прошу вас познакомить меня с ней. Вы не имеете права отказывать мне в этом, граф.

Агостини засмеялся, чтобы избежать ненужных ему обещаний. А Марсель в это время думал: «Его соотечественница? Итальянка? Это Аннетта, я уверен. Что же привело ее сюда вместе с этим разбойником? Опять дело крутится вокруг армии, так как она заставила познакомить себя с полковником Дебро, который служит в генеральском штабе…» Между тем он потерял нить разговора, но из вновь раздавшейся фразы узнал то, что ему было интересно знать:

– Итак, сегодня вечером в опере?

– Хорошо.

Опять наступила тишина. Члены клуба продолжали писать свои письма. Марсель встал. Теперь он был уверен, что снова увидит мнимую сестру графа Агостини. Она находилась не в Италии, как имел дерзость утверждать этот авантюрист при встрече с Марселем на благотворительном базаре. Она была в Париже, снова занятая интригами, и, забыв о недавнем прошлом, опять обделывала какое-нибудь гнусное дело, сея на своем пути измену, бесчестье, смерть. И вдруг в воображении Марселя предстал веселый, ласковый, нежный образ мадам Виньола с ее милой улыбкой, с ее прекрасными глазами и дивными золотистыми волосами. Возможно ли, чтобы та, у которой было столь прелестное девственно-чистое лицо, была чудовищем? Можно ли не доверять той дивной кротости, которой дышала вся ее фигура? А между тем разве она не поступила с ним по-предательски? Разве она не выдала своим сообщникам, что в его лаборатории находятся секретные документы? И все это с такой быстротой, которая граничила с чудом и которая свидетельствовала о ловкости, совершенно несовместимой с честностью.

Но разве ее поцелуи не были искренними? Разве она не разделила его чувства с такой горячностью, которая не допускала и мысли об обмане? Она не притворялась, когда задыхалась в его объятиях, охваченная неодолимым желанием любви, вся трепещущая, вне себя от упоения и блаженства. Она не обманывала его в тот час, когда он слышал, как билось ее сердце, он чувствовал, как страстно ее руки сжимали его, а поцелуи горели и замирали на ее устах. Ей не было никакой необходимости отдаваться ему с таким пылом, если бы ее не увлекало собственное желание… Как же тогда сопоставить это коварство с той искренностью? Почему обходилась она с ним как с врагом в ту самую минуту, когда тешила его как самого дорогого любовника? Когда она причиняла ему зло, не подчинялась ли она какому-нибудь постороннему преступному влиянию? А когда она являлась любящей, не следовала ли она влечению своего сердца? Ему хотелось бы оправдать ее от всех подозрений, которые тяготели над ней, но было ли это возможно?

Он покинул клуб, вернулся домой и в кабинете отца встретил дядю Графа, внимательно читавшего вечерний номер газеты. Увидав племянника, старик поднялся и протянул ему газету:

– Знаешь ли, голубчик, что пресса уже занимается нашим делом? Вот отчет о заседании Академии наук, в котором профессор Мариго прочел свой доклад о порохе Тремона…

Марсель равнодушно взял газету в руки и, не бросив на нее даже мимолетного взгляда, положил на письменный стол.

– Так вот как ты принимаешь подобную новость! – закричал дядя. – И тебе не хочется знать, какое впечатление произвело официальное сообщение Мариго? Ну, друг мой, тогда я тебе расскажу, в чем дело: «Мир» посвящает целый фельетон этому открытию, называет его замечательным и предсказывает, что в непродолжительном времени оно произведет полный переворот в применении двигательной силы. И напротив, газетенка Лихтенбаха разражается целым рядом нападок на изобретение, называет его бесстыдной фальсификацией, утверждая, что это тот же продукт, что и у Дальджетти, ничем не отличающийся от него даже по составу.

– Вот так дерзость! – не выдержал Марсель.

– Но вот что приятнее всего: на бирже распространился слух, что Общество по производству взрывчатых веществ приобрело патенты Тремона, и его акции стали подниматься в цене, невзирая на все усилия партии, играющей на понижение. Таким образом, наше положение спасено, а положение Лихтенбаха становится ужасным!

– Вы, может быть, предполагаете, что это меня волнует?

– Вовсе нет, я так не думаю, но могу сообщить тебе, что отец, который вот уже три месяца как не спал спокойно, вновь бодр и улыбается. Он только что отправился в Обервилье осмотреть земли размером в три гектара, которые нам предлагают купить и которые вполне удобны для постройки завода.

– Отец нашел подходящее для себя дело, ведь он страсть как любит строиться.

– Твой отец в восторге, но особенно он доволен тем, что обязан этим блестящим результатом тебе. Он не отличается открытостью характера, но он большой энтузиаст, и сердце у него горячее. В глубине души ему чрезвычайно льстит, что ты показал себя таким даровитым и дельным человеком… До сих пор говорят только о Тремоне… Но, когда станет известным, что именно ты довел дело до конца, когда будет произнесено твое имя – а это, конечно, не за горами, – ты увидишь, как расцветет твой отец.

Марсель ничего не ответил. Он сделал несколько шагов по кабинету с таким рассеянным видом, что дядя Граф воскликнул:

– Какой ты странный сегодня! Кажется, ты мог бы обрадоваться тому, что я тебе рассказал, а ты едва слушаешь меня… Что с тобой?