Майк Эшли - Новые приключения Шерлока Холмса (сборник)

– И ты что, видел, куда он… куда они пошли? – спросил Холмс.

– А сколько дадите? – жадно сверкнув глазами, поинтересовался мальчишка.

– Пять долларов. Но смотри, не вздумай соврать! – Холмс снова взмахнул наброском Филлимора. – Так куда пошел этот человек?

– Говорю ж вам, их было два… значит, и плата двойная.

Холмс со вздохом вложил две пятерки в готовно подставленную ладонь.

– Ну, не тяни!

– Я видал, как они сели в кэб, – доложил мальчишка. – А прежде чем дверца захлопнулась, один близнец – тот, что с зонтом, – велел кэбмену доставить их к Мэдисон-скверу.

Так и получилось, что пятью минутами позже и мы с Холмсом, в другом кэбе, тоже катили по направлению к Мэдисон-сквер, месту нам незнакомому, однако же кэбмен уверил нас, что доставит, не сомневайтесь.

– Ну и ну, Ватсон, – заявил Холмс, когда наш экипаж двинулся по Бродвею на юг, – однако же эта тайна с каждой минутой становится все интересней! Тридцать один год назад Джеймс Филлимор, войдя в дверь, как сквозь землю провалился. Сегодня утром он вернулся из небытия, ни на день не постарев и вообще никак не переменившись. И, будто этого всего мало, похоже, еще и обрел двойника.

– Вы что, верите этому мальчишке, Холмс? Он ведь и соврать горазд, лишь бы получить деньги.

– Думаю, нет, Ватсон, соврать он не мог. – И, снова достав записную книжку, Холмс раскрыл ее на том развороте, где набросок Джеймса Филлимора размером с ноготь большого пальца теснился между бросающимися в глаза физиономиями Мориарти и Морана. – Лжец, притворившийся очевидцем, сказал бы, что узнал первый же портрет, на который упал его взор. Наш с вами свидетель, напротив, не обратил внимания на крупные и более очевидные портреты в моей импровизированной галерее мошенников – он не узнал их, Ватсон! – а схватился за маленький и небрежный эскиз, найдя в нем сходство с нашим героем… а тот, похоже, позаимствовал свой новый трюк у амеб и размножился делением…

Движение на юг оказалось не таким оживленным, как на север, и скоро, свернув на восток, мы прибыли на скрещение Мэдисон-авеню и Восточной Двадцать седьмой улицы. Здесь мы увидели четырехугольную, покрытую зеленью площадь. Этот парк, судя по всему, и был Мэдисон-сквер. Расплатившись с кэбменом, я едва успел соскочить на тротуар, как Холмс тронул меня за плечо:

– Смотрите, Ватсон!

Я повернулся, глянул… и подумал, что у меня двоится в глазах.

В дальнем конце аллеи стояли два совершенно одинаковых джентльмена. Оба в костюмах в тонкую полоску несовременного покроя. Оба усаты, оба с бакенбардами, каких уже не носит никто.

Оба – Джеймсы Филлиморы.

Мускулистый, быстрый Холмс живо преодолел расстояние, отделявшее нас от цели. Я, вследствие давнего ранения афганской пулей, не мог угнаться за ним и потому находился в нескольких ярдах позади, когда Холмс уже произносил:

– Имею ли я честь обращаться к мистеру Джеймсу Филлимору и мистеру Джеймсу Филлимору?

Оба джентльмена в лад рассмеялись.

– Вы имеете эту честь, сэр, – произнес один, речью своей выдавая в себе британца.

– Не сомневайтесь, сэр, так оно и есть, – сказал другой с американским акцентом.

Теперь и я, запыхавшись, подошел к ним и… сделал удивительное открытие. Джеймсы Филлиморы отнюдь не были идентичны. Один из них, англичанин, был чуть старше тридцати: тот самый, кого мы видели на экране витаскопа. Однако же американцу было явно за шестьдесят. К тому же он был дюйма на три ниже ростом и несколько поосанистей. Мало того. Глаза у американца были блекло-голубые, тогда как радужки англичанина имели тот странный неяркий оттенок, который я могу сравнить только с рогом. Лицо у него было продолговатое, с впалыми щеками, в то время как физиономия американца формой напоминала кирпич. Разительное их сходство объяснялось тем, что одеты они были один другому под стать и щеголяли в одинаковых бакенбардах и усах каштановой масти.

Припомнив рассуждения Холмса насчет обуви, я взглянул на их ноги: оказалось, и ботинки у каждого свои, и зашнурованы они по-разному. У того, что постарше, – крест-накрест, как, надо полагать, водится у американцев. У младшего же шнурки шли прямиком через подъем ступни, привычным британским манером.

– Ну что, не пора ли нам разоблачиться, ты как полагаешь? – Произнеся это, англичанин поднял руку к лицу и в несколько движений сорвал с себя бакенбарды… так что осталось лишь несколько жидких прядей, приклеенных театральным клеем.

– Да, что-то в них жарковато! – рассмеялся американец и сорвал свои. Усы его, впрочем, остались в неприкосновенности – они, видно, были настоящие. Но теперь, в ярком солнечном свете, заливающем Мэдисон-сквер, я заметил легкий каштановый налет по краю воротника его белой сорочки: это означало, что волосы старика, вероятно седые, были окрашены в масть шевелюре его британского компаньона.

И все-таки, даже без этого маскарада, в двух изданиях Джеймса Филлимора присутствовало известное сходство… и к тому же взгляд – живой, острый, сообразительный… Определенно их роднило свойство ума.

Юго-западный угол Мэдисон-сквер был усечен, благодаря чему создавалось пространство, рядом парковых скамеек защищенное от вторжения нянь с детскими колясками. Мой друг жестом пригласил нас присесть там.

– Я Шерлок Холмс, а это мой помощник доктор Ватсон, – объявил он лжеблизнецам. – Сделайте одолжение, откройте нам ваши настоящие имена, а также причину этой мистификации.

Американец, прежде чем сесть, поклонился:

– Отчего ж, вреда от этого не будет. Меня зовут Амброз Бирс, я вашингтонский корреспондент журнала “Космополитен”, который издает мистер Хёрст. Возможно, вам случалось читать мою колонку “Преходящее зрелище”.

– Нет, не случалось. – И Холмс перевел свое внимание на того из Филлиморов, что помоложе: – А вы, сэр?

Длиннолицый, впалощекий англичанин улыбнулся:

– Меня зовут Алистер Кроули [92] .

– Амброз и Алистер! – фыркнул Холмс. – Редкие имена, и оба на “А”. Что же вас связывает, господа?

Те смущенно переглянулись.

– Что ж, давай расскажем, – с ухмылкой пробормотал американец. – Шутка слишком хороша, чтобы ею не поделиться.

– Согласен, – кивнул англичанин, повернулся к Холмсу и приступил к объяснениям: – При рождении мне дали имя Эдвард Кроули-младший.

– В честь отца, – пробормотал я было, но Кроули метнул в меня испепеляющий взгляд.

– В честь мужа моей матери. Когда я родился, моя матушка, Эмили Бишоп-Кроули, проживала в доме номер тридцать по Кларендон-сквер в Лемингтоне, графство Уорикшир. Там двенадцатого октября тысяча восемьсот семьдесят пятого года я и увидел свет.

– Вскорости после исчезновения Джеймса Филлимора, – с глубокомысленным кивком произнес Шерлок Холмс. – И что же дальше?