Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой

– Пуаро свалял дурака – и какого дурака – раз это случилось!

– Пуаро, никто не может винить вас… – начал я.

– Non! Не надо меня утешать! Вы всегда стараетесь повернуться к страданию и боли спиной, но я не такой, как вы, Кэтчпул! Я не приемлю подобной… трусости. Я хочу сожалеть, когда я испытываю сожаление, и не надо меня уговаривать. Это необходимо!

Я стоял как статуя. Бельгиец хотел заткнуть мне рот, и ему это удалось.

– Кэтчпул, – окликнул он меня вдруг, точно боялся, что мое внимание могло отвлечь что-то еще. – Обратите внимание на эти отметины в крови. Тело должны были тащить волоком, чтобы остались такие… следы. Вам это о чем-нибудь говорит? – спросил он требовательно.

– Ну… да, думаю, что говорит.

– Обратите внимание на направление движения: не к окну, а как раз наоборот.

– И что это значит? – спросил я.

– Поскольку тела Дженни здесь нет, значит, его вынесли из комнаты. Кровавый след на полу ведет не к окну, а в сторону коридора, значит… – Пуаро выжидательно уставился на меня.

– Значит? – повторил я. И тут меня как будто осенило: – А, я понял, о чем вы: следы на полу, вот эти полосы, появились, когда убийца тащил тело Дженни Хоббс от лужи крови к двери?

– Non. Взгляните на ширину дверного поема, Кэтчпул. Обратите внимание: дверь широкая. О чем это вам говорит?

– Ни о чем, – ответил я, решив, что лучше сознаться сразу. – Убийца, решивший унести тело жертвы из номера отеля, вряд ли будет обращать внимание на то, какая там дверь: широкая или узкая.

Пуаро сокрушенно покачал головой, буркнул что-то себе под нос и повернулся к Лаццари:

– Месье, пожалуйста, расскажите мне все, что вам известно, с самого начала.

– Конечно. Разумеется. – Лаццари прочистил горло, готовясь к речи. – Номер взяла женщина по имени Дженни Хоббс. Месье Пуаро, она вбежала в отель стремглав, точно за ней кто-то гнался, и сразу швырнула деньги на стойку портье. Потребовала комнату так, словно ее преследовал демон! Я сам проводил ее в номер, а потом ушел и принялся размышлять: что мне делать? Сообщить в полицию о том, что женщина по имени Дженни появилась в отеле? Вы ведь спрашивали меня, нет ли у нас женщины с таким именем, месье Пуаро, но в Лондоне наверняка сотни, даже тысячи Дженни, и наверняка многим из них случалось становиться причинами несчастий и беспокойств, не имеющих ничего общего с убийством. Откуда мне было знать, что…

– Пожалуйста, месье, ближе к делу, – прервал его оправдания Пуаро. – Как вы поступили?

– Я подождал минут тридцать, потом поднялся сюда, на пятый этаж, и постучал в дверь. Ответа не было! Тогда я пошел вниз, за ключом.

Пока Лаццари говорил, я подошел к окну и выглянул наружу. Любой вид был предпочтительнее этого ужасного пятна на полу, перевернутой шляпы в углу и запонки в ней. Окна 402 номера, как и окна 238-го, комнаты Негуса, выходили в сад. Я стал смотреть на подстриженные лаймы, но скоро отвел взгляд: они производили на меня неприятное впечатление, словно неодушевленные предметы, которые так долго стояли рядом, что срослись.

Я уже хотел вернуться к Пуаро и Лаццари, как вдруг заметил в саду под окном двоих людей. Они стояли рядом с коричневой тачкой. Мне были видны только макушки. Это были мужчина и женщина, они обнимались. Женщина как будто споткнулась или ослабла, ее голова свесилась набок. Спутник сильнее прижал ее к себе. Я сделал шаг назад, но недостаточно проворно: человек внизу поднял голову и увидел меня. Это был Томас Бригнелл, помощник клерка. Его лицо мгновенно стало свекольным. Тогда я отошел от окна еще дальше, чтобы совсем не видеть сада. Бедняга Бригнелл, подумал я; зная, как ему трудно встать и высказаться перед всеми, даже не представляю, до чего он смущен сейчас, когда его застукали в объятиях подружки.

Лаццари продолжал говорить:

– Когда я вернулся с ключом, я постучал еще раз, – убедиться, что не ворвусь в номер к молодой даме в самый неподходящий момент, но она опять не открыла! Тогда я отпер дверь сам… и вот что я увидел!

– Дженни Хоббс специально попросила номер на пятом этаже? – спросил я.

– Нет, она не просила. Я обслуживал ее сам, поскольку мой драгоценный клерк Джон Гуд, которому я всецело доверяю, был занят другим делом. Мисс Хоббс сказала: «Дайте мне любую комнату, только скорее! Скорее, умоляю».

– На стойке портье появлялась записка с объявлением о ее убийстве? – спросил Пуаро.

– Нет. На этот раз никаких записок не было, – сказал Лаццари.

– В номер приносили еду или напитки, она что-нибудь заказывала?

– Нет. Ничего.

– Вы справились у всех служащих отеля?

– Да, у всех до единого. Месье Пуаро, мы искали повсюду…

– Месье, несколько мгновений назад вы описали Дженни Хоббс как молодую леди. Сколько ей было лет, по-вашему?

– О… я должен просить у вас прощения. Нет, она была не молода. Но и не стара.

– Могло ли ей быть лет, скажем, тридцать? – спросил Пуаро.

– Полагаю, ей могло быть и сорок, но женский возраст так трудно поддается оценке.

Пуаро кивнул.

– Коричневая шляпа и светло-коричневое пальто. Светлые волосы. Отчаяние, и паника, и возраст около сорока лет. Дженни Хоббс, которую вы описываете, вполне отвечает той Дженни, которую я повстречал вечером прошлого четверга в кофейне «Плезантс». Но можем ли мы быть уверены, что это именно она? Ведь ее видели двое разных людей, и каждый лишь однажды… – Вдруг он умолк, хотя его губы продолжали двигаться.

– Пуаро? – позвал я.

Но взгляд его глаз – ярко-зеленых в то мгновение – был прикован к Лаццари.

– Месье, я должен снова поговорить с тем наблюдательным официантом, мистером Рафалем Бобаком. И с Томасом Бригнеллом, и с Джоном Гудом. Точнее, я должен побеседовать со всеми вашими служащими, до последнего человека, как можно скорее и задать им один вопрос – сколько раз каждый из них видел Харриет Сиппель, Иду Грэнсбери и Ричарда Негуса, живыми или мертвыми.

Очевидно, его посетила какая-то важная мысль. Придя к такому выводу, я вдруг услышал свой вздох: я тоже сделал ментальный скачок.

– Пуаро, – прошептал я.

– В чем дело, друг мой? Вы сложили кусочки нашей маленькой головоломки? Пуаро теперь понимает то, чего не понимал раньше, но есть фрагменты, которые пока не входят в общую картину, вопросы еще остались.

– Я… – тут мне пришлось прокашляться. Слова почему-то не шли с языка. – Я только что видел женщину в саду отеля.

В тот миг я не мог сказать ни того, что видел ее в объятиях Томаса Бригнелла, ни того, что она как-то чудно заваливалась на сторону. Это было просто… очень странно. Подозрение, которое промелькнуло тогда у меня, было таково, что высказать его вслух было просто стыдно. Но, слава богу, хотя бы одну важную деталь я мог сообщить без смущения.