Жорж Сименон - Мегрэ и мертвец

— Он опознан?

— Точнее не бывает.

— Расследование продвигается?

— У нас уже новый мертвец.

Мегрэ живо представил себе, как подскочил в кресле следователь.

— Что такое?

— У нас новый мертвец. Только на этот раз из враждебного клана.

— Вы хотите сказать, что его убила полиция?

— Нет, эти господа.

— Какие еще господа?

— По всей видимости, сообщники.

— Они задержаны?

— Нет, господин следователь, — понизил голос Мегрэ. — Боюсь, это потребует труда и времени. Дело очень, очень серьезное. Они убивают, понятно?

— Я думаю, не будь они убийцами, не было бы и дела вообще.

— Вы не поняли меня. Они убивают с полным хладнокровием, чтобы спастись самим. А это, знаете ли, бывает нечасто, хотя публика и другого мнения. Они без колебаний прикончили одного из своих.

— Зачем?

— Вероятно, затем, что он засветился и мог вывести нас на их логово. А скрываются они в скверном районе, одном из самых скверных в Париже. Он кишит иностранцами вообще без документов или с поддельными.

— Что вы собираетесь предпринять?

— Следовать рутине, потому что я обязан это сделать — на кону моя репутация. Ночью проведу облаву, хотя она ничего не даст.

— Надеюсь, по крайней мере она не будет стоить новых жертв?

— Я тоже надеюсь.

— В котором часу начнете?

— Как обычно — в два ночи.

— Сегодня у меня бридж. Постараюсь задержаться подольше. Позвоните мне сразу после облавы.

— Слушаюсь, господин следователь.

— А когда вы пришлете мне донесение?

— Как только позволит время. Вероятно, не раньше завтрашнего дня.

— Как ваш бронхит?

— Какой бронхит?

Комиссар начисто забыл о своей болезни, тем более что в кабинете появился Люкас с красной книжечкой в руке. Мегрэ знал, что это такое. Это была профсоюзная карточка на имя Виктора Польенского, по национальности чеха, разнорабочего на заводах Ситроена.

— Адрес, Люкас?

— Набережная Жавель, сто тридцать два.

— Погоди-ка, что-то знакомое. По-моему, это грязная меблирашка на углу набережной и какой-то улицы. Года два назад мы там уже побывали. Проверь, есть ли в доме телефон.

Да, это была убогая меблирашка дальше по течению Сены, расположенная в мрачном заводском районе и набитая недавно прибывшими иностранцами, которые, в обход полицейских предписаний, селились порой по несколько человек в одной комнате. Самое удивительное, что заведение принадлежало женщине, несмотря ни на что умело управлявшейся с подобными жильцами. Они даже столовались у нее.

— Алло… Дом сто тридцать два по набережной Жавель?

Хриплый женский голос.

— Польенский у вас? Виктор Польенский? Женщина помолчала, соображая, что ответить.

— А вы кто такой?

— Я его друг.

— Шпик — вот вы кто.

— Ладно, я из полиции. Польенский все еще живет у вас? Имейте в виду, ваши слова будут проверены.

— Не стращайте. Он вот уже полгода как съехал.

— Где он работал?

— У Ситроена.

— Давно он во Франции?

— Откуда мне знать?

— По-французски говорит?

— Нет.

— Долго у вас прожил?

— Месяца три.

— Приятели у него были? В гости кто-нибудь приходил?

— Нет.

— Документы у него были в порядке?

— Наверно, потому как ваш отдел меблированных комнат не имел ко мне претензий.

— Еще один вопрос. Питался он у вас?

— Обычно да.

— По девкам таскался?

— По-вашему, свинья вы этакая, я суюсь в подобные пакости?

Комиссар положил трубку и скомандовал Люкасу:

— Позвони в службу регистрации иностранцев. В делах префектуры полиции на Польенского не оказалось и намека. Иными словами, чех въехал в страну нелегально, как многие до него, как десятки тысяч ему подобных, которыми переполнен трущобный Париж. Естественно, по примеру большинства раздобыл себе поддельное удостоверение личности. В районе улицы Сент-Антуан хватает лавочек, где эту липу продают пачками по твердой цене.

— Созвонись с Ситроеном.

Принесли фотографии убитого, и Мегрэ раздал их инспекторам отдела охраны нравственности и отдела меблированных комнат. А сам поднялся на чердачный этаж, прихватив с собой отпечатки пальцев. Они не сошлись ни с одной дактокартой.

— Мерса нет? — осведомился «комиссар, приоткрыв дверь лаборатории.

Мере не должен был находиться на месте: он работал всю ночь и утро. Но сна ему требовалось немного. Семьи у него нет, подруги, насколько известно, тоже, живет он одной страстью — своей лабораторией.

— Я здесь, шеф.

— Для тебя еще один труп. Но сначала зайдем ко мне. В кабинет комиссара они спустились вместе. Люкас говорил по телефону с бухгалтерией Ситроена.

— Старуха не соврала. Он числился на заводе разнорабочим в течение трех месяцев. В платежной ведомости не фигурирует уже больше полугода.

— Работал хорошо?

— Невыходов мало, но на Ситроене столько народу, что там никто никого не знает. Я спросил, не стоит ли завтра повидаться с мастером участка, где работал чех, — быть может, тот даст более подробные сведения. Мне отсоветовали. Будь это специалист — другое дело. А разнорабочие почти сплошь иностранцы. Нанимаются, увольняются, и никто их не помнит. Несколько сотен их всегда толпятся у ворот в ожидании найма. Работают три дня, три недели, три месяца, потом исчезают. По мере надобности их перебрасывают из цеха в цех.

— Это из его карманов?

На столе комиссара лежал затрепанный бумажник из кожи, бывшей когда-то зеленой, а в нем, кроме профсоюзной карточки, фотографии девушки: лицо круглое, очень свежее, на голове венок тяжелых кос. Без сомнения, чешская крестьянка. И деньги — две бумажки по тысяче франков, три по сто.

— Приличная сумма! — проворчал Мегрэ. Длинный кнопочный нож с тонким, отточенным, как бритва, лезвием…

— Тебе не кажется, что этим ножом вполне могли убить Маленького Альбера?

— Пожалуй, шеф.

Носовой платок, тоже зеленоватый: Виктор Польенский явно любил зеленый цвет.

— Забирай. Вещичка не из аппетитных, но почем знать, может, твои анализы что и покажут.

Пачка сигарет, зажигалка немецкой работы, мелочь. Ключа нет…

— Ты уверен, Люкас, что ключа не было?

— Твердо, шеф.

— Его раздели?

— Еще нет. Ждут Мерса.

— Иди, старина. На этот раз присутствовать не могу — время поджимает. Да гляди не надорвись: тебе ведь до глубокой ночи дела хватит.

— Я свободно продержусь двое суток без сна. Не впервой.

Мегрэ позвонил в кафе «У Маленького Альбера».

— Ничего нового, Эмиль?

— Ничего, шеф. Работаем помаленьку.

— Народу много?

— Меньше, чем утром. На аперитив еще зашли, обедать — никто.

— Твоей жене не разонравилось изображать хозяйку бистро?

— Она в восторге. Произвела в спальне генеральную уборку, сменила простыни, и мы недурно устроимся. А что ваш рыжий?