Жорж Сименон - Шлюз № 1

У Мегрэ, сидевшего теперь спиной к окнам, мелькнула мысль, что мокнущему под дождем Гассену эта светлая столовая должна казаться тихой семейной гаванью.

А Дюкро продолжал, переводя взгляд с одного лица на другое:

— Ни одного су; ради этого я подписал контракт — он вступит в силу после моей смерти, — по которому я передаю все свое дело Генеральной компании. Сорок миллионов круглым счетом. И эти сорок миллионов не подлежат выплате в течение двадцати лет.

Дюкро засмеялся, но было видно, что смеяться ему совсем не хочется. Потом повернулся к жене:

— А ты, старуха, к тому времени наверняка уже помрешь.

— Умоляю тебя, Эмиль…

Она сидела прямо, с каменным лицом, но силы ее были на исходе, в любую минуту она могла лишиться чувств и упасть со стула.

На мгновение Мегрэ показалось, что Дюкро вдруг занервничал и заколебался, но тот, напротив, лишь еще больше ожесточился: надо думать, потому, что твердо решил не отступать.

— Значит, мне, по-твоему, лучше незаметно скрыться? — снова набросился он на зятя.

У Дешарма задрожала челюсть.

— Клянусь…

— Нечего клясться! Ты сам знаешь, что ты — подонок, подлый благовоспитанный подонок, что во сто крат гаже. Я дорого бы дал, чтоб узнать, кто из вас подлее, ты или моя дочь. Хочешь пари? Вы уже несколько недель разыгрываете эту комедию с ребенком, который будто бы должен родиться. Так вот, раз это вас забавляет, я позову врача, и, если он скажет, что твоя жена на самом деле беременна, дам вам с Бертой сто тысяч франков.

Г-жа Дюкро широко раскрыла глаза, а дочь продолжала с тихой ненавистью сверлить отца взглядом.

— Так-то, — заключил он и встал, зажав в зубах трубку. — Один, два, три! Старая добрая жена, дочь и зять!

Семьей и то не назовешь. И это все, что у меня есть…

Нет, это все, что у меня должно было быть…

Мегрэ отодвинул стул и, с невозмутимым видом набивая трубку, слушал.

— Теперь я вот еще что вам скажу. Прямо при комиссаре. Ничего, он все равно один, а родственники не могут быть свидетелями: так уж повелось! Я — убийца. Вот этими самыми руками я совершил убийство…

Берта подскочила на стуле. Зять встал, лепеча:

— Прошу вас…

А жена не шелохнулась. Может быть, просто ничего больше не слышала? Она даже не заплакала, только застыла, уронив голову на сложенные руки.

Дюкро тяжело ходил от стены к стене, попыхивая толстой трубкой.

— Хотите знать, почему и как я прикончил того гада?

Никто его об этом не просил. Просто ему необходимо было говорить, чтобы не утратить свой угрожающий вид. Он вдруг остановился, сел против Мегрэ и протянул ему через стол руку.

— Я ведь покрепче вас буду, а? Что б там ни говорили те, кто видел нас вместе. За двадцать лет я не встретил никого, кто уложил бы мою руку. Давайте вашу.

Дюкро с таким неистовством сжал руку Мегрэ, что комиссар почувствовал, как терзавшее судовладельца возбуждение охватывает и его самого. Зато это прикосновение дало выход чувствам Дюкро, и голос его потеплел:

— В чем тут вся штука, знаете? Надо пригнуть кулак другого к столу. Локоть сдвигать с места нельзя.

Вены на висках у него вздулись, щеки побагровели.

Следя за борьбой, г-жа Дюкро, видимо, ждала, что мужа, того и гляди, хватит удар.

— Вы не все силы выкладываете.

Так оно и было. Когда Мегрэ напряг руку в полную силу, то с удивлением почувствовал, что Дюкро вдруг перестал сопротивляться, его мышцы уступали теперь ничтожному нажиму. Наконец рука судовладельца коснулась стола, и Дюкро на мгновение расслабился.

— Вот тут-то и зарыта собака…

Он отошел от стола, открыл окно, и комнату наполнило влажное дыхание реки.

— Гассен! Эй, Гассен!

У фонаря что-то зашевелилось, но гравий двора не заскрипел под ногами.

— Интересно, чего он ждет? Знаете, по большому счету, он — единственный, кто меня любил.

И Дюкро посмотрел на комиссара, как бы говоря:

«Вы-то не захотели».

На столе оставалось только красное вино. Дюкро налил себе два полных бокала подряд.

— А теперь послушайте, что еще я вам скажу, и пусть вас не волнуют все эти подробности: завтра я, если захочу, от всего отопрусь. Значит, так, однажды вечером я пришел на баржу Гассена…

— К своей любовнице, — перебила дочь.

Дюкро пожал плечами и с непередаваемой интонацией бросил:

— Надо же быть такой дурой!.. Да, Мегрэ, значит, я сказал, что пришел на его баржу. Мне все осточертело, потому что два эти гаденыша еще раз пытались меня обобрать. Иду и вижу, в иллюминаторе нет света. Поднялся на борт, постучал, даже позвал. Никто не открыл. Странно, думаю, куда же она могла уйти. Пошел, побродил по набережной, возвращаюсь и вижу, что какая-то сволочь разлеглась на палубе «Золотого руна» и подглядывает в иллюминатор, как моя дочка раздевается…

На слове «дочка» он с вызовом бросил взгляд на молодую пару, но те промолчали.

— Я подкрался, схватил его за руку, стиснул и вывернул. Он у меня ужом завился. Я доволок его до борта и почти что столкнул…

Дюкро снова встал перед окном и теперь говорил в ночную сырость; голос его стал едва слышен, и сидевшим за столом приходилось напрягать слух.

— До того я с самыми здоровыми справлялся. А тут вышла осечка. Я вдруг ослаб. А этот гад перестал выворачиваться, вытащил что-то из кармана, и я почувствовал удар в спину. Он тут же вскочил на ноги, двинул меня плечом и столкнул в воду.

Сцена была странная, но особенно впечатляло, пожалуй, то, что г-жа Дюкро сидела, как каменная, и никак не реагировала на слова мужа. В комнате посвежело. Холод вливался из открытого окна, нес с собой тьму и страх, будоражил нервы, таил в себе что-то угрожающее.

— Гассен! Эй, Гассен!

Мегрэ обернулся. Старик стоял, прислонясь к незапертой калитке.

— Ну и тип! — пробурчал Дюкро, возвращаясь к столу и наливая себе еще вина. — Он же сто раз мог выстрелить. Мог и совсем близко подойти…

Капли пота у него на лбу доказывали, что ему так и не удалось преодолеть страх. Может быть, как раз страх и заставил его открыть окно и встать перед ним?

— Мели!.. Мели, черт бы вас побрал!..

Наконец появилась служанка без фартука, но в шляпке.

— Что это ты?

— Я ухожу.

— А пока еще не ушла, приведи сюда старика — вон он стоит у калитки. Поняла? Скажи ему, мне надо с ним поговорить.

Служанка не двинулась с места.

— Ступай!

— Не пойду, месье.

— Что? Ты не сделаешь, как я велел?

— Я не пойду, месье.

Лицо у этой тощенькой безгрудой девушки, в которой не было ни женственности, ни обаяния, побледнело до синевы, но она все же нашла в себе силы пойти против воли Дюкро.

— Ты что, не слушаешься? — Судовладелец двинулся к ней с поднятой рукой. — Не пойдешь?

— Нет, нет, нет!

Но Дюкро не ударил. Весь обмякнув, он прошел мимо, словно не видя ее, открыл дверь, и со двора донеслись его шаги. Дочь его не шелохнулась. Зять подался вперед, чтобы лучше видеть. Жена медленно встала и бесшумно подошла к раскрытому окну. Ну а У комиссара стал такой вид, словно он, воспользовавшись тем, что на него не обращают внимания, решил налить себе лишний стаканчик вина. В окно он выглянул, только когда услышал скрип калитки.