Жорж Сименон - Шлюз № 1

— Да, да.

Дюкро спешил. Казалось, что-то подгоняет его. Он тяжело плюхнулся на заднее сиденье, а Мегрэ приказал шоферу:

— В Шарантон.

Ни тот, ни другой не оглянулись назад. Зачем? И только когда машина на несколько километров углубилась в лес Фонтенбло, Дюкро вдруг сжал Мегрэ руку:

— А ведь я в самом деле не понимаю, зачем спал с его женой!

И тут же, без перехода, обратился к шоферу:

— Вы не могли бы побыстрей?

Его неумытое, обросшее щетиной лицо казалось грязным. Он пошарил в кармане трубку, но не нашел — забыл дома. Шофер протянул ему голубую пачку сигарет.

— Можете думать, что хотите, но мне редко когда бывало так хорошо, как вчера вечером. Мне все казалось… Да нет, этого не объяснишь. Знаете, что сделала моя старуха, когда мы легли? Прикорнула у меня под боком, заплакала и сказала, что я очень добрый.

Говорил Дюкро невнятно, как будто в горле у него что-то застряло.

— Быстрей, черт побери! — еще раз бросил он шоферу.

И вот они уже проезжают Корбейль, Жювизи, Вильжюиф, а со всех сторон спешат машины с окрестных вилл — в понедельник утром все возвращаются в Париж. Опять жарко, как накануне, светит солнце. Ночной дождь освежил поля и деревья, все вокруг буйно зеленеет. У заправочной станции с восемью ярко-красными бензоколонками в ряд пришлось остановиться.

— У вас найдется сто франков?

Дюкро протянул шоферу бумажник. Но вот и Париж, авеню Орлеан. Сена. В конторе на набережной Целестинцев моют окна. Дюкро наклонился к дверце. У маленького бистро остановил машину.

— Могу я купить трубку и табаку?

В заведении нашлась только двухфранковая трубка вишневого дерева. Он медленно набил ее. А набережные все убегали и убегали назад. Они уже проехали мимо бочек Берси.

— Не так быстро!

Впереди завиднелся шлюз и поверху камеры — порожняя баржа. Камнедробилка уже работала. На баржах, приткнувшихся к причалам, сушилось белье. У окон бистро столпились речники в фуражках — увидели хозяина.

— Поезжай лучше… — начал было Дюкро.

Однако тут же подавил минутную слабость и спустился по каменной лестнице. На свой дом, на служанку в открытом окне он даже не взглянул и молча ступил на шаткие мостки «Золотого руна». Со всех сторон с ним здоровались люди, толпившиеся на соседних баржах.

Мегрэ и он одновременно склонились над люком.

Алина с ребенком на руках, обнажив грудь, сидела у стола, накрытого скатертью в мелкий цветочек, и, бездумно глядя куда-то, тихо баюкала малыша. Когда его жадные губки теряли сосок, она машинально, заученным движением, засовывала его обратно.

Было жарко. Печь, видимо, топилась уже давно. На вешалке висел толстый пиджак старого Гассена, под ним стояли начищенные башмаки.

Неторопливо, но твердо Мегрэ отстранил Дюкро от люка, потом подвел к штурвалу и протянул письмо, написанное на листке бумаги из бистро в Самуа.

«Пишу тебе, чтобы ты знала, что я чувствую себя хорошо, и, надеюсь, ты тоже…»

Дюкро ничего не понял. Но вот, мало-помалу, перед глазами у него возник постоялый двор, деревня в Верхней Марне и сестра Гассена, которую он когда-то знал.

— Ей там будет хорошо, — сказал Мегрэ.

Солнце палило все жарче. Какой-то речник на ходу крикнул Дюкро: «С „Альбатросом“ авария в Мо».

И, наверно, очень удивился, не получив ответа.

— Поехали?

Со всех сторон на них смотрели речники. Один, приложив руку к козырьку, даже пошел им навстречу.

— Скажите, хозяин, камень разгружать?

— Потом, потом.

— Да ведь…

— Отстань, Юбер!

По серой мостовой вытянулась цветная полоска трамвая. Камнедробилка, казалось, перемалывала сам пейзаж: на все, что было вокруг, ложилась тонкая белая пыль.

Машина развернулась. Дюкро посмотрел в заднее окошко.

— Ужасно! — вздохнул он.

— Что?

— Ничего.

Неужели Мегрэ действительно не понял? Тем не менее ему очень хотелось, чтобы шофер поторопился: каждая пролетавшая минута была чревата опасностью. На лбу Дюкро выступили крупные капли пота. В какой-то момент, когда они обгоняли трамвай, пальцы его сами собой вцепились в ручку дверцы.

Нет! У него хватило ума удержаться. Наконец они въехали на Новый мост. Шофер обернулся: «К табачной лавке?»

Красно-белый табачный киоск был на своем месте — перед конной статуей Генриха IV.

— Остановитесь здесь, — распорядился Мегрэ. — Потом вернетесь в Самуа и подождете…

Право, лучше пройтись пешком — всего-то сто метров. По набережной. Дюкро шел со стороны парапета.

— Значит, теперь вы можете отправиться к себе? — обернулся он вдруг к Мегрэ. — Выиграли два дня!

— Еще не знаю.

— Там хорошо?

— Спокойно.

Еще двадцать метров, потом перейти улицу, а дальше — дальше почерневшие здания Дворца правосудия, громадный портал предварилки и окошечко с правой стороны.

Второй раз пальцы Дюкро вцепились в руку комиссара, и, пока оба переходили дорогу, на него опять напало удушье.

— Не могу!

Ему просто необходимо было говорить — о Сене, трамвае, веревке, обо всем, что могло бы помешать…

На тротуаре он обернулся. Дежурный узнал Мегрэ.

Окошечко открылось.

— Не могу! — еще раз повторил Дюкро и вошел под гулкую арку; а перо уже погрузилось в фиолетовые чернила, готовясь внести его имя и фамилию в тюремную ведомость.

Спускавшийся по Сене буксир дал два гудка, сообщая, что проходит под второй аркой. И тотчас же идущая вверх бельгийская баржа отвернула в сторону и наискось, поперек течения, устремилась в третью.