Агата Кристи - Занавес

— Расскажите мне что-нибудь о мистере Нортоне.

— Про него мало что можно сказать. Он очень хороший… робкий… и, может быть, немного глупый. Он всегда был утонченной натурой. Жил со своей матерью… сварливой и тупой женщиной. Думаю, сидел у нее под каблуком. Она умерла несколько лет назад. Он страшно любит птиц, цветы и тому подобное. Он очень добрый человек… и многое видит.

— Вы имеете в виду, в бинокль?

Мисс Коул улыбнулась.

— Не так буквально. Я имела в виду, что он многое замечает. Спокойные люди очень часто бывают цепкими. Он неэгоистичен и невероятно деликатен для мужчины, но какой-то… безрезультатный, если вы меня понимаете.

Я кивнул.

— О да, понимаю.

Элизабет Коул неожиданно сказала с более глубокой ноткой горечи в голосе:

— Вот что больше всего подавляет в таких местах. Гостиницы, принадлежащие сломанным жизнью дворянам. Там останавливаются лишь неудачники… люди, которые ничего не добились и никогда не добьются, люди… которых разбила, сломала жизнь, старые, усталые люди, для которых все кончено.

Ее голос замер. Глубокая печаль опустилась на меня. Как она права? Вот мы, призраки белых людей. Седые головы, седые сердца, седые мечты. Я сам, грустный и одинокий, женщина, сидящая рядом, — полное горечи разочарованное создание. Амбиции доктора Фрэнклина разбиты, его жена тяжело больна. Тихий маленький Нортон хромает по округе, наблюдая за птицами. Даже Пуаро, когда-то блестящий Пуаро, сейчас усталый, искалеченный старик.

Как иначе все было в прошлом… в прошлом, когда я впервые приехал в Стайлз. Я не выдержал… приглушенное восклицание боли и горечи сорвалось с моих губ.

Собеседница быстро спросила:

— Что случилось?

— Ничего. Меня просто поразил контраст… знаете, я был здесь много лет назад, еще молодым человеком. Я думал о том, как все было иначе тогда и каким стало теперь.

— Понимаю. Значит, раньше этот дом был счастливым? Все жившие в нем люди были счастливы?

Странно, как иногда мысли человека проносятся в голове, словно узоры калейдоскопа. Так было и тогда. Озадаченно, снова и снова я тасовал воспоминания и события. И, наконец, мозаика сложилась в правильный рисунок.

Я сожалел о прошлом как о прошлом, но не как о реальности. Даже тогда, давно, в Стайлзе не было счастья. Я бесстрастно вспомнил истинные факты. Мой друг Джон и его жена, оба несчастные и злящиеся на жизнь, которую вынуждены вести… Лоуренс Кавендиш, погруженный в меланхолию. Синтия, чью девичью живость омрачало зависимое положение. Инглторп, женившийся на богатой женщине ради денег.

Нет, никто из них не был счастлив. И сейчас, снова среди живущих здесь людей нет ни одного счастливого человека. Стайлз — Несчастливый дом.

Я сказал мисс Коул:

— Я поддался ложным сентиментам. Этот дом никогда не был счастливым. И сейчас он несчастлив. Все живущие в нем несчастны.

— Нет, нет. Ваша дочь…

— Джудит несчастлива.

Я сказал очень уверенно, потому что неожиданно понял. Да, Джудит несчастлива.

— Бойд Кэррингтон, — с сомнением произнес я. — На днях он говорил мне, что одинок… но, несмотря ни на что, думаю, он наслаждается жизнью… и своим домом, и многим другим.

Мисс Коул резко отозвалась:

— О да, сэр Уильям другой. Он не принадлежит к нашему кругу. Он — из другого мира… из мира успеха и независимости. Он прожил жизнь успешно и это знает. Он не из… не из числа, покалеченных.

Какое странное слово она выбрала. Я повернулся и уставился на нее.

— Не скажете ли вы мне, — спросил я, — почему вы использовали такое выражение?

— Потому что, — с неожиданной яростью, и энергией заявила она, — такова правда. Во всяком случае, правда обо мне. Я — покалеченная.

— Я могу понять, — мягко заметил я, — что вы были очень несчастны.

Она тихо сказала;

— Вы не знаете, кто я такая, не так ли?

— Э… мне известна ваша фамилия…

— Коул — не моя фамилия… то есть это фамилия моей матери. Я взяла ее… после…

— После?

— Моя настоящая фамилия Литчфилд.

Минуту-другую до меня не доходил смысл ее слов… просто мне показалось, что эту фамилию я уже где-то слышал. Потом я вспомнил:

— Мэттью Литчфилд.

Она кивнула.

— Вижу, вы знаете. Вот что я имела в виду. Мой отец был больным человеком и настоящим тираном. Он запрещал нам вести нормальную жизнь. Мы не могли никого пригласить в гости. Он не давал нам денег. Мы жили… в тюрьме.

Она помолчала. Ее глаза, эти прекрасные темные глаза, широко раскрылись.

— И потом моя сестра… моя сестра..

Она смолкла.

— Пожалуйста, не надо… не продолжайте. Вам слишком больно говорить. Я все знаю. Нет нужды пояснять.

— Но вы не знаете. Вы просто не можете знать. Мэгги. Непостижимо… невероятно. Я знаю, что она пошла в полицию, что сдалась и призналась. Но иногда я не могу поверить! Я почему-то чувствую, что это неправда… что не… не могло все произойти так, как она сказала.

— Вы имеете в виду… — я заколебался, — … что факты противоречили…

Она оборвала меня.

— Нет, нет. Дело не в этом. Нет, все в самой Мэгги. Это было непохоже на нее. Это была не… это была не Мэгги!

С моих губ чуть было не сорвались слова, но я удержался, не произнес их. Еще не пришло время, когда я смог сказать ей: «Вы правы. Это была не Мэгги…»

Должно быть, было часов шесть, когда на тропинке появился полковник Латтрелл. У него в руках была мелкокалиберная винтовка, и он нес пару подстреленных лесных голубей.

Он вздрогнул, когда я его окликнул, и, казалось, удивился, увидев нас.

— Хэлло, что это вы здесь делаете? Знаете, развалина не очень-то безопасная. На глазах рассыпается. Вот-вот рухнет вообще. Надеюсь, вы там не испачкались, Элизабет?

— О, все в порядке. Капитан Хэстингс пожертвовал своим носовым платком ради чистоты моего платья.

Полковник рассеянно пробормотал:

— Да? Что ж, тогда прекрасно.

Он стоял, дергая себя за ус, и мы встали и присоединились к нему. Казалось, сегодня вечером его мысли были где-то далеко-далеко.

Наконец он пробудился от размышлений и сказал:

— Пытался перестрелять чертовых лесных голубей. Представить себе не можете, сколько от них убытков.

— Я слышал, вы отличный стрелок, — сказал я ему.

— А? Кто вам сказал? О, Бойд Кэррингтон. Было когда-то… был когда-то. Сейчас-то хуже. Возраст есть возраст.

— Зрение, — предположил я.

Он сразу же отверг мою версию.

— Чепуха. Зрение ничуть не хуже. Ну, конечно… приходится читать в очках. Но дальнозоркость в полном порядке.

Он повторил через одну-две минуты:

— Да… в полном порядке. Не то чтобы это имело значение…

Его голос замер, превратившись в рассеянное бормотанье.

Мисс Коул заметила, оглядываясь по сторонам: