Анатолий Галкин - Искатель, 2013 № 03

Рыжий юноша привстал на козлах, громко крикнул что-то на шипящем языке и махнул огненно-золотым бичом в сторону тени. Из того места, куда пришелся удар, вырвался сноп искр и молний, раздался оглушающий громовой раскат. Кто-то в тумане пронзительно взвизгнул. Но Сехмет даже не пошевелилась.

— Зачем он тогда бежит за нами, если не будет нападать? — спросил Ганин, встревоженно поглядывая в боковое окошко.

— Лилит хочет узнать, куда мы тебя увезем.

— А… разве мы едем не в поместье?

Сехмет опять взглянула на него, как на душевнобольного, широко раскрыв свои обычно полузакрытые, как у кошки, зеленые глаза. Но потом смягчилась, расслабилась и прикрыла их снова, как львица на солнцепеке.

— «Поместье» — это только форма твоего восприятия. Ты по-другому и не можешь воспринимать нашу реальность. Как муравей — на какую бы стену, потолок или даже на поверхность шара он ни забирался, он все равно будет воспринимать их как плоскость. Он по-другому не может. Так и ты: хотя миров бесконечное множество, но всю эту бесконечность ты будешь воспринимать по тем примитивным типовым схемам, что встроены в твое сознание. Для тебя любой наш мир будет «поместьем», а Лилит надо знать точные координаты, иначе даже она может потратить целую вечность на твои поиски.

Ганин затравленно оглянулся. Неужели от нее нигде не будет покоя? Неужели этот кошмар никогда не кончится?

— Тебе лучше поспать. Путь долгий. Внимательно посмотри на эту вещь, — Сехмет отстегнула медальон в виде львицы от ожерелья на груди и взялась за цепочку. Медальон стал медленно совершать маятниковые движения справа-налево. Ганин против своей воли стал смотреть и уже не мог оторвать от него глаз. Причем когда медальон доходил до крайней левой точки диапазона колебания, лицо Сехмет превращалось в морду самой настоящей песочно-желтой львицы, когда он доходил до крайней правой точки — опять в человеческое лицо. Постепенно движение медальона все ускорялось и ускорялось. Лицо — морда, лицо — морда, лицо — морда… У Ганина все поплыло перед глазами, голова закружилась, стала невыносимо тяжелой. Наконец он протяжно зевнул и… провалился в небытие.

Ему снилось, что он — крылатый конь, летающий под облаками, а по земле за ним волочится его собственная тень, которая перескакивает через озера, реки, деревья, горы… Но присмотревшись повнимательнее, он заметил, что это вовсе не тень, а гигантская собака-волкодав, покрытая густой черной шерстью. Собака настойчиво бежит за ним, а взгляд ее желтых хищных глаз не отпускает крылатого коня ни на секунду…

Сон был тяжелый, муторный, а потому Ганин, когда проснулся и увидел, что карета стоит уже у входа в поместье Никитского, облегченно вздохнул и механически хотел было перекреститься, но… Сехмет совершенно по-львиному рыкнула. Сердце Ганина едва не остановилось от ужаса, и его руки бессильно упали.

Он вышел из кареты. Огненно-рыжий юноша уже спрыгнул с козел и распрягал своих чудесных огненно-рыжих коней, чьи гривы напоминали языки пламени, взметающиеся над костром, из их копыт сыпались искры, а из ноздрей и ртов валил едкий и горячий серный дым.

— Эти кони могут сжечь своим дыханием врага, если потребуется, — оскалив зубы в жестокой усмешке, сказал Сет. Его зеленые глаза блеснули — хищно и кровожадно. — Я любил с моими воинами врубаться на них в самую гущу вражеских полчищ и смотреть, как они сжигают их заживо. Жаль, Нахаш так и не захотел драться! Я бы ему показал, что значит иметь дело с Сетом — Повелителем Пустынь! — Он грозно взглянул в сторону ворот, и из его уст раздался львиный рык. За воротами действительно маячила какая-то тень и что-то шумно обнюхивала.

Ганину стало неприятно стоять рядом с ним. Он поблагодарил Сета и отправился в дом. Естественно, Сехмет не оставляла его одного ни на минуту, следуя за ним как тень.

«Ну вот, — мрачно подумал Ганин. — Одну хозяйку я променял на другую… Видимо, Тимофей-Котофей был прав — в этом мире мы всегда чьи-то рабы…»

В доме было все по-прежнему.

Ганин первым делом отправился принять ванну. Когда он дошел до большого круглого бассейна-джакузи, то резко повернулся к Сехмет и раздраженно сказал:

— Ты и в ванную со мной пойдешь?

Та опять посмотрела на него удивленно.

— А что тут такого? Я умащу твое тело благовониями и сделаю тебе массаж, какой делают только фараонам…

— Нет уж, спасибо, вы ошиблись адресом! Я — не фараон, и мы не в Египте, и вообще я привык мыться один.

И он прямо перед носом Сехмет захлопнул дверь и нырнул в горячую воду. Он был уверен, что дверь не преграда для такого существа, но… она действительно не вошла.

Основательно помывшись, Ганин надел халат и с удовольствием увидел в зеркалах предбанника, что вся эта призрачная «аполлоновская» внешность слезла с него, как с актера — грим. Он снова был тем, кем был всегда — коренастым, немного неуклюжим очкариком. И впервые за долгое время улыбнулся…

Сет уже принес ему сменную одежду и услужливо спросил, что еще угодно господину.

— Помоги мне перенести все принадлежности для рисования из зеркальной залы в библиотеку. Там мне комфортнее писать.

Сет молча поклонился и тут же исчез. Послышался шум передвигаемой мебели… Но стоило Ганину с идущей рядом Сехмет дойти до библиотеки, как он увидел, что там уже все готово!

Дубовый стол был придвинут к противоположной стене, а на его месте стоял большой мольберт с холстом, рядом — столик с красками, кистями, угольными мелками и кресло, а у противоположной мольберту стены уже поставлено другое кресло.

— Отлично! Быстро работаешь! — довольно воскликнул Ганин. — Теперь надо подготовить интерьер…

Когда наконец все было готово — и интерьер, и декорации, которые буквально из воздуха возникли по одному движению рук Сета, — а также сделаны предварительные наброски по памяти — различные варианты будущей композиции, — Ганин решил, что перед визитом «модели» неплохо было бы отдохнуть.

Стоило только ему об этом подумать, как он тут же оказался в спальне, но в другой, не с портретом. Сет остался у дверей, а Сехмет вошла внутрь. Роскошная кровать была уже расстелена. Золотистые шелковые простыни, подушки, одеяло. Пахло ароматными благовониями, везде были развешаны причудливые тропические цветы, в кадках стояли пальмы. Убаюкивающе пели флейты и какие-то незнакомые струнные инструменты.

— Ложись на живот, господин, — лаконично сказала Сехмет. — Не думай ни о чем.

Ганин покорно лег и ощутил, как мягкие руки Сехмет стали массировать кожу на его спине, шее и пояснице. Он почувствовал приторный аромат розового масла. Теплая волна наслаждения захлестнула мозг. Разум погрузился в розовые сумерки. Но даже в этих сумерках Ганин чувствовал, что за дверью постоянно кто-то ходит, прямо как лев в клетке, и ему даже показалось, что он услышал львиный рык и клацанье когтей о паркет.