Рекс Стаут - Если бы смерть спала (сборник)

– Вы закончили?

– Да. Если вы желаете получить заявление от мистера Гудвина, он…

– Мы уже ознакомились с его версией событий. Естественно, она полностью согласуется с вашей. – Судя по тону окружного прокурора, на мирное сосуществование надеяться не приходилось. – Для протокола: я отрицаю ваши голословные утверждения, будто мы стремимся обвинить вас. Мы стремимся только к одному, а именно – выяснить, как произошло данное убийство. Вы говорите, что расстались с Гудвином утром, когда отправились на кухню?

– Да.

– И было это около десяти часов утра.

– Почти ровно в десять.

– Когда вы увидели его в следующий раз?

– Незадолго до одиннадцати часов утра он заходил на кухню за бутербродами себе на обед, после чего ушел. Затем я увидел его, когда он пришел ко мне в комнату и рассказал о том, что нашел тело мистера Лисона.

Колвин кивнул.

– Ориентировочно в час тридцать. – Очки. – Гудвин признает, что он был один в течение примерно сорока минут после того, как вы ушли на кухню. Он говорит, что находился здесь, в этой комнате, подбирая себе снасти и экипировку, но у него было достаточно времени, чтобы выскользнуть через боковую дверь, добраться до четвертого участка, найти там мистера Лисона и разобраться с ним. После чего ему оставалось только появиться на веранде и показаться на глаза миссис Келефи и миссис Лисон. Или, как вариант, у Гудвина были причины полагать, что мистер Лисон задержится на рыбалке после назначенного часа. Тогда, пройдясь на юг и встретившись на тропе с мистером Паппсом и послом Келефи, он мог вернуться лесом, обойти коттедж, найти Лисона, который, возможно даже, дожидался его по предварительной договоренности, и убить помощника госсекретаря.

Вульф вскинул брови:

– Разве он сошел с ума? Я знаю, порой мистер Гудвин действует импульсивно, но это, по-моему, переходит все границы.

– Да, убийство переходит все границы. – Колвин стал говорить еще громче. – Можете приберечь свой сарказм, Вульф. Догадываюсь, что в Нью-Йорке он вызывает восторг, но здесь, в сельской местности, не котируется. Если Гудвин сделал это, то у него, конечно же, должен иметься мотив. Сейчас я не готов назвать этот мотив, но вижу массу вариантов. Вы любите деньги. Что, если помощник госсекретаря Лисон мешал кому-то и тот человек предложил вам большую сумму за то, чтобы вы помогли избавиться от помехи? Этот некто узнал, что вас просят приехать сюда и что у вас с Гудвином будет отличная возможность выполнить задание. Поэтому вы в конце концов согласились на просьбу Лисона и прибыли сюда. Совсем не обязательно, чтобы Гудвин или вы внезапно обезумели.

– Уф, – вздохнул Вульф. – Нелепые построения неизбежно имеют место в процессе следствия, мистер Колвин, но лучше не болтать попусту, пока они не подкреплены хотя бы одним фактом. Это чистый вздор. У вас есть мое заявление. Вы можете и дальше предаваться фантазиям, но меня, пожалуйста, оставьте в покое. Давайте начистоту. Вы считаете меня лжецом?

– Да!

– Тогда нет никакого смысла продолжать нашу беседу. – Вульф встал со стула, который все это время поддерживал не более восьмидесяти процентов его седалища. – Я буду у себя в комнате, и, пожалуйста, более не беспокойте меня, кроме как ради сообщения известия о том, когда я смогу уехать домой. Поскольку всю информацию от мистера Гудвина вы уже получили, он вам также не понадобится. Пойдем, Арчи. – Он сделал шаг.

– Подождите! – скомандовал Колвин. – Я еще не закончил с вами! Вы в своем заявлении ничего не упустили?

Вульф, сделавший еще один шаг, притормозил и повернул голову:

– Нет.

– Вы упомянули про некий примечательный инцидент, если воспользоваться вашим выражением. А больше ничего примечательного не было?

– Нет. Во всяком случае, мне ничего такого не известно.

– Совсем?

– Совсем.

– То есть вы не считаете примечательным, например, то, что, приехав сюда, чтобы лично приготовить форель для посла Келефи – вы ведь приехали именно ради этого? – вы почему-то не использовали ни одной рыбины из улова посла, когда рыбаки принесли вам и повару свои корзины? Этот факт, по-вашему, не примечателен?

Плечи Вульфа приподнялись на четверть дюйма и снова опустились.

– По-моему, не особенно.

– А по-моему весьма примечателен. – Колвин с каким-то остервенением набросился на Вульфа. – Повар, Самек, говорит, что на корзинах были таблички с именами. Вы лично отбирали из них рыбу. Брэгэн поймал десять форелей, и вы взяли девять из них. Из девяти рыбин Ферреса вы отобрали шесть. Паппс принес семь, и из его корзины вы взяли пять. У посла Келефи было восемь рыбин, все хорошего размера, и вы не взяли ни одной. Они так и остались на кухне, и Самек показывал их мне. Насколько я мог судить, это отличная форель. Вы отрицаете это?

– О нет. – Я заметил, что в глазах Вульфа мелькнул огонек. – Но вы не объясните мне, какое отношение это имеет к убийству, которое вы расследуете?

– Я и сам не знаю. Однако считаю это обстоятельство примечательным инцидентом, а вы о нем не упомянули. – Колвин повернул голову. – С вашего позволения, господин посол: вы знали, что Вульф не приготовил сегодня ни одной из пойманных вами форелей?

– Нет, мистер Колвин, этого я не знал. И мне это кажется довольно странным.

– Вы не знаете, какие у него могли быть на это причины? Вам ничего не приходит в голову?

– Увы, нет. – Келефи перевел взгляд на Вульфа, а потом опять посмотрел на окружного прокурора. – Но я не сомневаюсь, мистер Вульф сможет нам все объяснить.

– Конечно, сможет. Ну, Вульф? Почему?

Мой босс качнул головой:

– Сначала свяжите это с убийством, мистер Колвин. Утаивать улики я не имею права, но я и не утаиваю: форель на кухне. Изучайте ее, режьте на кусочки, пошлите в ближайшую лабораторию на анализ. Меня возмущают ваш тон, ваши слова, ваши манеры и ваши методы. И надо быть совсем уж недалеким, чтобы назвать лжецом человека с моим чувством собственного достоинства. Идем, Арчи.

Трудно сказать, чем бы все закончилось, если бы нас не отвлекли. Когда Вульф направился к двери в холл, а я – за ним по пятам, шериф, лейтенант и один из патрульных кинулись наперерез, желая остановить нас, и им это удалось, поскольку Вульф не обладает ни подходящим телосложением, ни должным темпераментом для того, чтобы бросаться наутек. Но только двое служителей закона перекрыли выход, как тотчас раздался телефонный звонок, и лейтенанту пришлось изменить курс и подойти к столу, чтобы снять трубку. Спустя мгновение он позвал окружного прокурора:

– Это вас, мистер Колвин. Генеральный прокурор Джессел.

Колвин пошел к телефону, оставив обе группы – шесть человек на стульях посреди комнаты и нас четверых, стоящих у двери, – молча ждать продолжения. Разговор продолжался недолго, причем участие Колвина в нем было минимальным. Повесив трубку, он повернулся к нам, водрузил очки повыше на переносицу и объявил: