Рекс Стаут - Если бы смерть спала (сборник)

Вульф заговорил непринужденным тоном:

– Это Ниро Вульф, господин госсекретарь. Мне следовало попросить мистера Джессела, чтобы он предупредил вас: наша беседа займет некоторое время, минут десять, а то и более. Надеюсь, вы удобно сидите… Да, сэр, я понимаю и не отниму у вас времени больше, чем необходимо. К сожалению, иного выхода нет. Вы уже знакомы с подробностями дела, так что перейду прямо к сути. Я знаю, кто убил мистера Лисона. Разоблачать его перед представителями закона будет бесполезно; тем не менее я хочу разоблачить этого человека: во-первых, потому, что, если я этого не сделаю, меня будут держать здесь и докучать глупостями неопределенно долгое время; а во-вторых, потому, что он имел глупость задеть мое самолюбие… Да, сэр, но если я буду говорить, то только по-своему, и думаю, что сначала вам следует выслушать меня…

Сегодня я должен был готовить на обед форель. Мне принесли четыре корзины с уловом, на каждой из которых имелась бирка с именем рыбака. В трех корзинах рыба была безупречно свежей, а в корзине посла Келефи – нет. Его форель не окоченела, не обесцветилась – ничего такого, что бросалось бы в глаза. Даже повар не заметил, что с ней что-то не так. Но поймана она была явно не сегодня. Это долго объяснять, но опытный человек всегда может точно сказать, насколько свежа рыба, вне зависимости от того, как ее хранили. Поверьте мне, я никогда в таких случаях не ошибаюсь. Разумеется, я не стал использовать эту форель в своем блюде. Повар поинтересовался почему, но я не открыл ему истинную причину, не желая ставить посла в неловкое положение. Сам я предположил, что этим утром господину послу недостало либо везения, либо умения и он каким-то образом раздобыл эту ранее пойманную форель, чтобы скрыть сегодняшнюю неудачу.

Постараюсь быть как можно более кратким. Известие о насильственной смерти мистера Лисона заставило меня пересмотреть это предположение. И я пришел к заключению, что убийство совершил посол Келефи и что оно было преднамеренным. Он поймал те восемь форелей днем ранее, помимо тех, что предъявил в качестве вчерашнего улова – я не уточнял, сколько именно, – и спрятал их в реке, погрузив в воду. Вероятно, рыба была еще жива, когда он сделал это, но я не обладаю достаточной квалификацией, чтобы назвать точный час, когда она погибла. Кроме того, я предполагаю, что орудием убийства посол также запасся вчера, заблаговременно вытащив его из поленницы и где-то спрятав. Итак, сегодня ему не пришлось тратить время на ловлю, чтобы заполнить корзину, и у него было целых четыре часа, чтобы заняться другим делом, а именно убить мистера Лисона. Пробраться через лес незамеченным не составляет труда.

Вот к какому заключению я пришел, но я был бы ослом, если бы его обнародовал. Это всего лишь умопостроения, и я был единственным человеком, способным оценить состояние рыбы в корзине посла Келефи. Представители закона осмотрели ее, но не увидели того, что увидел я, – хотя справедливости ради стоит отметить, что я осматривал рыбу, когда она предположительно была только что вынута из воды, тогда как они сделали это четырьмя часами позже. Тем не менее, когда окружной прокурор спросил, почему я не стал готовить пойманную послом рыбу, я мог бы поделиться с ним своими выводами, но не стал этого делать из-за явной недоброжелательности мистера Колвина, которая не имеет под собой абсолютно никакой почвы.

Теперь, однако, мои заключения нашли подтверждение. Нельзя сказать, что господин посол открыто признался мне во всем, но это и не требуется. Чуть более часа назад он пришел ко мне в комнату вместе со своей женой якобы для того, чтобы поблагодарить меня, и тоже поинтересовался, почему я не взял ни одной рыбины из его корзинки. Из моего ответа и последующего разговора мистер Келефи понял, что я обо всем догадался. По его просьбе я придумал фиктивное объяснение своему поступку. Он попросил, чтобы я пообещал придерживаться этого объяснения, но я отказался. Тогда он обратился ко мне с еще одной просьбой, неважно, какой именно. Важно, что она была абсолютно излишней, так как мы оба хорошо понимали друг друга и без слов, – по крайней мере, посол так считал. И когда я без колебаний эту его просьбу удовлетворил, он подарил мне в знак признательности перстень с изумрудом, сняв его с пальца и попросив жену преподнести его мне. Она сделала это, и сейчас перстень лежит в кармане моего жилета.

Тем самым, господин госсекретарь, он нанес удар по моему самолюбию. Изумруд не был символом признательности; это была плата за молчание. Если бы вознаграждение оказалось соразмерно моему достоинству – будь это «Королева Изабелла» или изумруд герцога Девонширского, – он мог бы выполнить свое предназначение, но это всего лишь крупный камень с заметным изъяном. Естественно, я был уязвлен. После ухода посла я обдумал все еще раз. Меня не только оскорбили, но и подвергли опасности, как и остальных присутствующих здесь. Если посла не разоблачить, мы будем вынуждены страдать от длительных разбирательств и, вероятно, на всю жизнь останемся под подозрением, и только я в силах назвать имя преступника. Я решил, что должен действовать, однако сначала нужно было понять, что я могу сделать, а что нет, и поэтому я позвонил своему адвокату в Нью-Йорк.

Сверившись с источниками в своей библиотеке, он предоставил мне необходимую информацию, которую я записал. Чтобы мое сообщение было полным, я должен зачитать вам свои записи.

Итак, выдержка из статьи двадцать пятой Уголовного кодекса штата Нью-Йорк: «Послы и иные сотрудники иностранных государств, аккредитованные при президенте или правительстве Соединенных Штатов и официально признанные в соответствии с законами Соединенных Штатов, а также их секретари, курьеры, члены их семей и обслуживающий персонал не подлежат уголовной юрисдикции в данном штате и должны быть высланы в свою страну для осуществления судопроизводства и определения меры наказания».

Из статьи двести пятьдесят два, раздел двадцать два Уголовного кодекса Соединенных Штатов: «Любые судебные акты или постановления, предъявляемые любым гражданином в любом суде Соединенных Штатов или отдельного штата, а также любым судьей или судом, в результате которых любой посол или сотрудник любого посольства иностранного принципата или государства, признанный и аккредитованный в данном качестве президентом, равно как и любой член семьи такого посла или сотрудника, подвергается аресту или тюремному заключению, или же его движимое и недвижимое имущество описывается, арестовывается либо конфисковывается, надлежит считать не имеющим юридической силы».

Из статьи двести пятьдесят три – я приведу это положение в сокращении: «Любого судью, издавшего судебный акт или постановление в нарушение статьи двести пятьдесят два, и любое должностное лицо, связанное с исполнением такого судебного акта или постановления, надлежит считать нарушителем международного права и возмутителем общественного спокойствия; такой судья или должностное лицо подлежат тюремному заключению сроком до трех лет, а также наложению денежного штрафа в размере, установленном судом».