Андре Бьёрке - Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]

— Но что случилось сегодня? Почему ты вдруг приняла такое решение? — Танкред внимательно наблюдал за Лиззи.

— Ничего нового не случилось. Просто я не могу так жить. Вчера, после вашего ухода, все стало еще хуже, чем прежде. Я чувствовала себя страшной преступницей. И он покарал меня тем, что заперся в библиотеке, не сказав мне ни слова. Меня охватило отчаяние — я была одна в этом мрачном доме, где все такое холодное и чужое, точно с другой планеты. По-моему, там каждый предмет меня ненавидит. Иногда я чувствую, что вот-вот упаду в обморок, я задыхаюсь без свежего воздуха, но уйти из дома не смею. Я знаю, он будет недоволен, если я уйду, хотя он ни разу ничего не говорил об этом. Он словно привязал меня навсегда невидимыми нитями к своему дому… А сегодня опять пришел этот Рейн, уже Бог знает в который раз, и они вместе спустились в подвал. Я не могла больше этого выдержать. Я должна уйти оттуда прежде, чем сойду с ума…

Она говорила сбивчиво, задыхаясь, глаза блестели, как у затравленного зверя. Я даже испугался, что вот-вот у нее начнется истерика. Моника заставила ее допить коньяк, а Эбба сказала спокойным голосом:

— У тебя вполне здоровая реакция на все, Лиззи. Вы с Пале совершенно не подходите друг другу: Но только что ты собираешься делать? Скажи, мы рады будем помочь тебе.

Лиззи понемногу оправилась, она встала и надела плащ.

— Я пойду к Карстену, — сказала она. — Он так хорошо ко мне относится, и я люблю его. У нас много общего. Спасибо за вашу доброту. Мне стыдно, что я все время навязываю вам свои проблемы, но мне так нужно иногда отвести душу. А сейчас, если можно, я пойду.

Она направилась к выходу. В то же мгновение в дверь постучали — раздались три коротких решительных удара. Лиззи обернулась к нам, лицо у нее исказилось от страха.

— Это он! — прошептала она. — Не говорите ему, что я здесь. Я уйду через черный ход!

— Не волнуйся! — сказал я. — Это пришел твой друг Карстен. Он всегда заглядывает в это время к нам. Пойду открою ему.

Я вышел в переднюю и открыл дверь. Кровь ударила мне в голову. За дверью стоял Пале. На нем был черный старомодный плащ и широкополая шляпа. Он отряхнул шляпу и улыбнулся светской улыбкой.

— Моя жена у вас, я не ошибся? Разрешите мне войти?

Я невольно сделал шаг в сторону и пропустил его в дом. От неожиданности я растерялся и был не в состоянии придумать какой-нибудь предлог, чтобы задержать его. Быстрым пружинистым шагом Пале прошел в гостиную, коротко поздоровался со всеми и остановился перед Лиззи. Спокойным, повелительным тоном, словно перед ним был ребенок, он сказал:

— Нам лучше вернуться домой, дружок.

Он поймал ее взгляд, она смотрела на него пустыми, мертвыми глазами. Я почему-то вспомнил один японский рисунок, который в детстве произвел на меня неизгладимое впечатление. На нем был изображен воробышек, загипнотизированный змеей.

— Да, да, иду, — беззвучно проговорила Лиззи и взяла Пале под руку.

С поникшей головой она послушно пошла с ним к двери, как маленькая девочка, которая набедокурила и теперь послушанием пытается загладить вину, чтобы избежать наказания. Нас эха едена привела в оцепенение. Вкрадчивый, властный голос Пале околдовал нас всех. Эбба, единственная, попыталась протестовать. Она подняла руку и сделала шаг по направлению к ним.

— Но… — начала она.

Пале обернулся в дверях и в упор посмотрел на Эббу.

— Извините нас за это вторжение, — глухо проговорил он. — Моя жена не совсем здорова, у нее высокая температура, и я категорически запретил ей выходить из дома в такую погоду. Боюсь, как бы у нее не началось воспаление легких, поэтому, собственно я и пришел за ней. Всего хорошего. Будьте здоровы. Скоро увидимся. Идем, Лиззи…

Дверь за ними закрылась. В окно я видел, как они идут через двор по направлению к дороге. Полы его черного плаща развевались от ветра, он был похож на большого ворона. Он держал Лиззи за талию, шаги у нее были медленные, вялые, словно она пребывала в глубокой задумчивости.

Эбба плюхнулась на стул, она была потрясена.

— Вот это класс! — воскликнула она. — Он наверняка профессиональный гипнотизер! Не понимаю, что с нами случилось. Я никогда не робела перед сильными личностями.

— Перед этим человеком чувствуешь себя провинившимся ребенком, — поддержал ее Танкред. — Как будто тебя в школе застукали за списыванием. Мне так и казалось, что он сейчас скажет: «Виновные, два шага вперед!»

— Несчастная Лиззи! — продолжала Эбба. — У нее не жизнь, а настоящий ад. Этот Пале сущий деспот. Она говорит, что он ни разу ее пальцем не тронул! Но его форма насилия еще опаснее — Калигула под личиной Иисуса Христа!

Арне налил себе немного коньяка.

— А на мой взгляд, Пале совершенно нормальный человек, — сказал он. — Конечно, он не лишен деспотических черт и интересы у него, прямо скажем, несколько странные, но он, судя по всему, человек умный. Я даже начинаю подозревать, что у Лиззи не все ладно с психикой. Сразу видно, что она предрасположена к истерии, и не исключено, что она страдает паранойей или другими маниями.

— Что бы там ни было, но она нуждается в помощи! — горячо воскликнула Моника. — У кого угодно сдадут нервы, поживи с таким человеком.

Полчаса мы обсуждали положение Лиззи. Вдруг Эбба хлопнула ладонью по столу и вскочила.

— Я иду к нему! — решительно объявила она. — Мне хочется поговорить с этим Пале. От меня он услышит хорошую проповедь! Раз у Лиззи у самой не хватает сил, чтобы выбраться из этой трясины, надо ей помочь. Я сейчас заберу ее оттуда, даже если придется прибегнуть к помощи полиции или целой пожарной команды!

Эбба вышла в прихожую и стала надевать плащ и резиновые сапоги. Арне пошел за ней.

— Эбба, милая, с твоей стороны очень благородно заступаться за свою бесправную сестру, но не кажется ли тебе, что это можно расценить как вмешательство в личную жизнь посторонних людей?

— Я все равно пойду! — крикнула Эбба и топнула ногой.

Арне иронически улыбнулся.

— Роль благородной тетушки Ульрики [5] Героиня пьесы норвежского драматурга Гуннара Хейберга «Тетя Ульрика». больше подходит Йоханне Дюбвад.

— Противно тебя слушать, Арне! — От раздражения голос Моники звучал хрипло. — Эбба, хочешь, я пойду с тобой?

— Нет, спасибо, я лучше одна. — Эбба наглухо застегнула плащ с капюшоном и стала похожа на Жанну д’Арк в блестящих доспехах. — Я ему сейчас покажу, где раки зимуют. Он у меня еще попляшет! Мы с Лиззи скоро вернемся. До встречи!

— Удачи тебе! — Танкред помахал ей вслед. — Я горжусь тобой! Повергни этого дракона, святой Георгий, он того заслужил!

Эббы не было очень долго. Прошло два часа, три, а она все не возвращалась. За окном стучал дождь. Нет более безотрадной картины, чем серые шхеры под нудным осенним дождем, — кажется, будто природа простудилась и лежит в постели. Облака кашляли и хрипели, из водостоков текло, как из носа. Иногда чихал ветер, ударяясь о стену. Все симптомы были налицо: Господь застудил ноги.