Стейн Ривертон - Хамелеон. Смерть явилась в отель. Дама не прочь потанцевать

Богатый помещик Мильде, бывший обер-егермейстер, прибыл в Копенгаген на ютландском экспрессе. Они с женой выехали в экипаже из своего имения Мариелюнд на Фюне утром того же дня. Жена Мильде происходила из рода шведских баронов Эрнкло. Оба они были истинные аристократы, иными словами, они дружелюбно относились к людям, занимавшим более низкую ступеньку на общественной лестнице, прилагали немалые усилия к тому, чтобы сохранить свои владения в пределах тех же границ, в каких унаследовали их в свое время, интересовались охотой, искусством и национальным достоянием в виде крупного рогатого скота. У них был единственный сын, который уже давно покинул отчий дом, служил в одном из посольств и вел легкомысленный образ жизни. Звали его Торбен.

Словом, Мильде с супругой отправились в то утро в местечко Кнарреберг, чтобы присутствовать на выставке скота, которая устраивалась в большом парке Кнарреберга. Супруги Мильде редко пропускали подобные торжества: во-первых, они считали своим святым долгом посещение подобных выставок, во-вторых, все, что относилось к сельскому хозяйству, в равной степени интересовало их обоих — обер-егермейстерша выросла в богатейшем шведском имении Эрнкло, а сам Мильде принадлежал к старинному датскому роду, который владел своими землями уже не одно столетие.

Был теплый, немного влажный июльский день, ночью прошел дождь. В Кнарреберге на флагштоках висели мокрые датские флаги, и председатель приходского совета, сопровождаемый высокими, широкоплечими крестьянами, осторожно и церемонно вел госпожу Мильде между лужами. Госпожа Мильде была постоянной патронессой этой ежегодной выставки и после ее закрытия под громкие и страстные крики «Ура!» принимала участие в раздаче призов. Потом под музыку местного духового оркестра — о, эти сельские духовые оркестры, как невыразимо грустно звучит их музыка в сырую погоду! — она вместе с председателем приходского совета открывала вальсом бал. Первый вальс, можно сказать, по закону принадлежал госпоже Мильде, и она несомненно была бы оскорблена до глубины души, если бы ей помешали выполнить свой долг. После вальса госпожа Мильде с обезоруживающей приветливостью, которая отличает истинных аристократов, покинула бал. Вместе с супругом она села в свой экипаж, и они уехали на станцию.

Как только высокие господа уехали, трубы громогласно возвестили о наступлении свободы, и стены трактира стали сотрясаться от топота танцующих.

На станции госпожа Мильде простилась с мужем и уехала домой одна, напомнив господину Мильде, чтобы он не забыл выполнить в столице несколько ее поручений — он должен был привезти ей узоры для вышивания и купить серебряные оковки на сбрую, приобрести которые можно было только у поставщика Его Величества на Стуре Конгенсгаде.

Небольшую часть пути до Таммерупа господин Мильде по обыкновению проехал в вагоне третьего класса, но не потому, что стремился приобрести популярность, а потому, что любил побеседовать с местными жителями в непринужденной обстановке. В Томмерупе он пересел в вагон первого класса ютландского экспресса, сменил шляпу с круглой тульей на высокую английскую фуражку, удобно расположился подальше от окна и сосредоточил все внимание на раскуривании сигары, без чего, как известно, настоящую сигару раскурить невозможно. Господин Мильде не любил в дороге читать — большие и толстые современные газеты было неудобно держать в руках, — но он охотно предавался раздумьям, особенно если мог при этом созерцать кольца синего дыма. Думал он обычно о нехитрых будничных делах. У господина Мильде не было особых неприятностей, которые занимали бы его мысли, как, впрочем, и особых радостей.

Итак, он прибыл в Копенгаген вечером 28 июля и сразу же отправился к себе домой на площадь Святой Анны. Господин Мильде принадлежал к числу тех упрямых и старомодных людей, которые ненавидели перемены. Он не мог даже помыслить о «том, чтобы жить в гостинице, и потому сохранил свой дом в Копенгагене. Во время войны господин Мильде отклонил несколько очень заманчивых предложений и отказался от продажи дома, но так как его доходы были не слишком велики, он оставил себе скромную квартиру в бельэтаже, а остальную часть дома сдавал, позаботившись о том, чтобы жильцы не нарушали строгость и тишину дома современными нововведениями. С улицы в доме находился цветочный магазин, который содержала вдова Бербом. Ее тридцатилетний сын Александр, человек со странностями, молчаливый и скромный, следил за квартирой хозяина, сама же вдова готовила господину Мильде незамысловатую пищу.

Второй этаж занимал Суне Арвидсон, знаменитый врач-психиатр, профессор копенгагенского университета, Арвидсон был швед, его пригласили в Копенгаген благодаря его широко известным научным трудам. На третьем этаже жила вдова генерала со своей единственной дочерью и старой горничной, такие старые седые горничные встречаются теперь все реже и реже. Дочь генеральши была калека и редко выходила из дома.

И наконец на самом верху под односкатной крышей жил художник, имевший дерзость уже в те времена носить длинные волосы и бархатные блузы. За домом был разбит небольшой сад, в котором росли старые липы. Из сада в квартиру господина Мильде в бельэтаже вела деревянная лестница. Господин Мильде любил в сумерках сидеть в саду. Шум города почти не долетал сюда, и никто из обитателей дома не мешал там его владельцу. Дом с садом, респектабельные жильцы и аристократический квартал создавали впечатление, будто время здесь остановилось пятьдесят лет назад.

Мы рассказываем об этом так подробно, чтобы читатель понял, насколько нелепым в этом окружении выглядело то событие, которое вскоре обрушилось на этот дом. Ничто его не предвещало и не могло предвещать. Читатель увидит, что и в поведении господина Мильде тоже не было ничего подозрительного. Нам известно все, что он делал с той минуты, как прибыл в Копенгаген, и до вечера следующего дня, когда пожелал доброй ночи своему слуге Александру, который подал ему рюмочку белого голландского ликера. Господин Мильде любил пригубить ликер во время работы над генеалогическим древом своего рода.