Морис Леблан - Остров тридцати гробов

Старому Друиду осталось лишь подчиниться и вручить тебе ключи от рая. Но прежде, понятное дело, — маленькая интермедия, несколько антраша и магических пасов, просто чтобы чуть-чуть позабавиться. И — вперед к Божьему Камню, который стережет Спящая Красавица!

Дон Луис с живостью изобразил несколько прыжков, к которым питал такое пристрастие. Затем обратился к Ворскому:

— Старина, у меня создалось смутное впечатление, что тебе уже наскучила моя лекция и ты предпочел бы сейчас открыть место, где спрятан Франсуа, вместо того чтобы слушать дальше. О горе! Тебе все же придется узнать, в чем там было дело со Спящей Красавицей и откуда столь неожиданно появилась Вероника д'Эржемон. Впрочем, минуты за две я управлюсь. Извини.

И дон Луис, оставив в покое Старого Друида и говоря снова от своего имени, продолжал:

— Так вот, зачем я отнес туда Веронику д'Эржемон после того, как вырвал ее из твоих когтей? Ответ прост: а куда бы ты хотел, чтобы я ее доставил? На субмарину? Это твое предположение — просто нелепость. Ночью море разыгралось, а Вероника нуждалась в отдыхе. В Монастырь? Ни за что на свете. Он расположен слишком далеко от театра военных действий, и я не был бы спокоен. В сущности, укрыться от грозы и твоих ударов можно было лишь в зале жертвоприношений, поэтому-то я ее туда и отнес, поэтому-то она и спала там у тебя на глазах сладким сном, находясь под действием хорошего снотворного. Должен признаться, что я к тому же не мог отказать себе в удовольствии устроить тебе этот маленький спектакль. Но разве ты меня отблагодарил за него? Нет: вспомни, что за рожу ты скроил! Жуткое зрелище! Вероника воскресла! Ожившая покойница! По-видимому, зрелище оказалось столь жутким, что ты удрал со всех ног. Впрочем, к делу. Ты обнаруживаешь, что выход завален. Это заставляет тебя одуматься. Конрад решает идти на приступ и нападает на меня исподтишка, как раз когда я нес Веронику д'Эржемон в субмарину. Но один из моих марокканцев наносит ему роковой удар. Еще одна комическая интермедия. Выряженный в хитон Старого Друида Конрад лежит в одном из склепов, и ты, естественно, тут же подскакиваешь и набрасываешься на него. А когда ты видишь на жертвеннике труп Эльфриды, занявший место Вероники д'Эржемон, ты набрасываешься и на него и превращаешь в кровавое месиво ту, которую уже распял. Опять промашка! И наконец развязка, тоже не лишенная комической нотки. Ты висишь на пыточном столбе, а я тем временем читаю тебе лекцию, которая вот-вот тебя доконает и из которой следует, что если ты пытался заполучить Божий Камень с помощью тридцати злодейств, то я его добыл только с помощью собственной головы. Вот и все, мой милый Ворский. Если не считать нескольких второстепенных происшествий да еще кое-чего более важного, чего тебе знать не следует, теперь ты знаешь столько же, сколько и я. Устроился ты удобно, время поразмыслить у тебя было. Я жду, что ты смело ответишь на вопрос насчет Франсуа. Ну, начинай: «Мамочка, мамочка, лодочки…» Ну как? Будешь говорить?

Дон Луис поднялся на несколько ступенек. Взволнованные Стефан и Патрис, подойдя поближе, навострили уши. Ворский явно собирался что-то сказать.

Он открыл глаза и посмотрел на дона Луиса со смесью ненависти и страха. Должно быть, тот казался Ворскому одним из тех необыкновенных людей, с кем совершенно бессмысленно бороться и у кого не менее бессмысленно просить пощады. Дон Луис был победителем, а тем, кто сильнее, принято уступать или сдаваться. К тому же Ворский был уже на пределе сил. Мучения становились нестерпимыми.

Он неразборчиво произнес несколько слов.

— Погромче, — велел дон Луис. — Я не слышу. Где Франсуа д'Эржемон?

С этими словами он поднялся еще на ступеньку. Ворский пролепетал:

— Вы меня отпустите?

— Клянусь честью. Мы все покинем остров, а Отто останется и освободит тебя.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас.

— Тогда…

— Ну-ну?

— Ну… Франсуа жив…

— Черт побери, я в этом не сомневаюсь! Но где он?

— Лежит связанный в лодке.

— Которая висит у подножия скалы?

— Да.

Дон Луис хлопнул себя по лбу.

— Трижды болван! Не обращай внимания, это я про себя. Конечно, я должен был догадаться! Ведь Дело-в-шляпе мирно спал под этой лодкой, словно хороший пес у ног хозяина. Ведь Дело-в-шляпе, когда его послали по следу Франсуа, привел Стефана к этой лодке. Даже самые умные люди ведут себя порой как ослы, это уж точно! А ты, Ворский, знал, что там есть спуск и лодка?

— Со вчерашнего дня.

— И ты, пройдоха, хотел на ней удрать?

— Да.

— Вот и удерешь, Ворский, вместе с Отто. Я оставлю ее тебе. Стефан!

Но Стефан Мару в сопровождении Дела-в-шляпе уже бежал к скале.

— Приведите Франсуа, Стефан! — крикнул ему дон Луис.

И, обращаясь к марокканцам, добавил:

— Пойдите помогите ему. И приготовьте субмарину. Через десять минут уходим.

Затем он повернулся к Ворскому:

— Прощай, милый друг. Да, вот еще что. В каждом хорошо задуманном приключении есть любовная интрига. Мне казалось, что в нашем она отсутствует, поскольку я не осмелюсь иметь при этом в виду чувства, толкавшие тебя к святому созданию, которое носит твое имя. Между тем я должен раскрыть тебе глаза на очень чистую и благородную любовь. Видел, с какою поспешностью бросился Стефан на выручку к Франсуа? Разумеется, он любит своего юного воспитанника, но еще сильнее — его мать. А поскольку все, что приятно Веронике д'Эржемон, не может не доставить радости и тебе, я готов признаться, что он ей тоже небезразличен, что его возвышенное чувство тронуло ее женское сердце, что сегодня утром она встретила Стефана с неподдельной радостью и что все это должно закончиться браком… когда она станет вдовой, понятное дело. Ты меня понял, не так ли? Ты — единственное препятствие, которое мешает их счастью. Поэтому, как безупречный джентльмен, не соблаговолишь ли ты… Все, дальше я умолкаю. Ты такой знаток правил хорошего тона, что я вправе рассчитывать на твою скорейшую смерть. Прощай, старина. Я не подаю тебе руки, но мое сердце с тобой! Отто, если ты ничего не имеешь против, то через десять минут отвяжи своего шефа. Лодку найдете у подножия скалы. Удачи вам, друзья мои.

Все было кончено. Схватка между доном Луисом и Ворским завершилась, причем в ее исходе никто ни секунды и не сомневался. С первой же минуты один из противников оказался настолько сильнее другого, что этот другой, несмотря на свою наглость и преступный опыт, был лишь безгласной марионеткой, гротескной и нелепой. Преуспев в осуществлении своего замысла, выполнив и даже перевыполнив свой план, этот триумфатор и хозяин положения оказался вдруг привязан к дереву да так там и остался, трепещущий и бессильный, словно насекомое, приколотое булавкой к куску пробки.