Морис Леблан - Эдит Лебединая Шея

И он почти бегом вышел из дому, возбужденно, как потом утверждали инспекторы, размахивая руками.

Несколькими минутами позже прибыл комиссар полиции. Ему подали письмо. Там было написано:

«Пусть любимая моя жена простит меня за горе, которое я ей доставлю. До самой последней минуты ее имя будет у меня на устах».

Таким образом, в результате мгновенного помешательства, явившегося следствием этой ночи, когда нервное напряжение породило в нем нечто вроде горячки, полковник Спармиенту решился на самоубийство. Хватит ли у него смелости совершить его? Может быть, в последний момент здравый смысл все-таки возобладает?

Предупредили г-жу Спармиенту. Все время, пока велось первоначальное расследование и власти пытались найти след полковника, она ждала, изнемогая от ужаса.

В конце дня позвонили из Виль-д'Авре. На выезде из туннеля после прохода поезда обходчики обнаружили страшно изуродованное тело мужчины; лицо его превратилось в кровавое месиво. В карманах у него не обнаружено никаких документов. Но по приметам он похож на полковника.

В шесть вечера г-жа Спармиенту вышла из автомобиля в Виль-д'Авре. Ее повели в одно из вокзальных помещений. И когда подняли простыню, прикрывающую погибшего, Эдит — Эдит Лебединая Шея — опознала труп своего мужа.

В подобных обстоятельствах Люпен, естественно, не мог, как принято выражаться, иметь хорошую прессу.

«Пусть он поостережется! — писал некий журналист-сатирик, очень точно выразивший общее мнение. — Нужно не так уж много историй такого рода, чтобы он утратил симпатию, на которую до сих пор мы не скупились для него. Люпен приемлем лишь до той поры, пока его мошеннические проделки направлены против вороватых банкиров, немецких баронов, подозрительных иностранных авантюристов, банковских и анонимных компаний. А главное, он не должен убивать! Руки грабителя — согласны, но руки убийцы — нет! Пусть он даже не убивал, но за эту смерть он в ответе. На нем кровь. Теперь цвета его герба покраснели».

Но особенно всеобщую ярость и возмущение усиливала жалость, которую внушало бледное лицо Эдит. Вчерашние гости пустились рассказывать. Всеобщим достоянием стали впечатляющие подробности этого вечера, вскоре вокруг белокурой англичанки создалась легенда, взявшая взаймы трагизм широко известной истории про Королеву Лебединая Шея.

Тем не менее невозможно было удержаться от восторга перед сверхъестественной виртуозностью, с какой совершена была кража. Впоследствии полиция объясняла ее так: детективы сразу же установили, а потом подтвердили, что три окна галереи оказались распахнуты. Как же можно было сомневаться, что Люпен и его сообщники проникли именно через эти окна?

Что ж, гипотеза вполне допустимая. Но в таком случае, как им удалось, во-первых, никем не замеченными перелезть через садовую решетку на пути туда и обратно, во-вторых, пройти через сад и установить на цветочной куртине лестницу, не оставив ни единого следа, и, в-третьих, открыть ставни и окно так, чтобы не зазвенели звонки и во всем особняке не загорелся свет?

Публика обвиняла трех детективов. Следователь очень долго допрашивал их, произвел тщательное расследование их личной жизни и самым категорическим образом объявил, что они вне подозрений.

Что же касается гобеленов, не было никакой надежды, что их удастся найти.

Как раз в это время главный инспектор Ганимар возвратился откуда-то из Индокитая, где после истории с диадемой и исчезновением Сони Кришнофф [3]он шел по следу Люпена, поверив целой куче неоспоримых показаний, данных ему бывшими сообщниками вора-джентльмена. Обведенный в очередной раз своим вечным противником, догадавшись, что Люпен отправил его на Восток, чтобы без помех провернуть дело с гобеленами, инспектор испросил у своего начальства двухнедельный отпуск, предстал перед г-жой Спармиенту и поклялся ей отомстить за мужа.

Эдит пребывала в том состоянии, когда даже мысль о мщении не способна облегчить невосполнимые страдания. Вечером после похорон она уволила трех детективов и рассчитала всю прислугу, вид которой слишком мучительно напоминал ей о прошлом, приняв на их место одного-единственного слугу и старуху кухарку. Безразличная ко всему, она замкнулась у себя в комнате, предоставив Ганимару свободу действовать по собственному усмотрению.

Он обосновался на первом этаже и сразу же приступил к самому тщательному расследованию. Вел дознание, расспрашивал всех обитателей квартала, обследовал особняк, раз по двадцать, по тридцать включал каждый звонок.

На исходе второй недели Ганимар попросил продлить ему отпуск. Начальник уголовной полиции (тогда им был г-н Дюдуи) заехал повидаться с ним и нашел его стоящим на лестнице в галерее.

В тот день Ганимар вынужден был признать, что пока все его разыскания безрезультатны.

Но назавтра г-н Дюдуи опять заглянул туда и нашел Ганимара крайне озабоченным. Перед ним лежала стопа газет. В конце концов, забрасываемый вопросами, главный инспектор пробурчал:

— Не знаю, шеф, ничего не знаю. Но меня преследует одна дурацкая мысль… Да нет, это полнейшее безумие! И потом она ничего не объясняет. Напротив, все еще больше запутывает.

— Так что же дальше?

— Шеф, умоляю вас, потерпите немножко, дайте мне поработать. Но, если в один прекрасный день я вдруг позвоню вам, не теряя ни минуты, садитесь в автомобиль и мчитесь сюда. Это будет означать, что я раскрыл тайну.

Прошло еще двое суток. Утром г-н Дюдуи получил пневматической почтой короткую записку: «Уехал в Лилль. Ганимар».

Ни в этот день, ни в следующий никаких новостей не было. Но г-н Дюдуи верил в своего подчиненного. Он знал Ганимара, знал, что эта старая ищейка не из тех, кто без достаточных оснований срывается с места. Раз Ганимар уехал, значит, у него были на то веские причины.

И действительно, в конце второго дня у г-на Дюдуи зазвонил телефон.

— Шеф, это вы?

— Это вы, Ганимар?

Оба они были люди предусмотрительные и прежде всего уверились, с тем ли человеком говорят. Убедившись, Ганимар поспешно продолжал:

— Шеф, немедленно пришлите десять человек. И прошу вас, приезжайте сами.

— Вы где?

— В особняке на первом этаже. Но я вас буду ждать у садовых ворот.

— Еду. Само собой, в автомобиле?

— Да, шеф. Машину остановите шагах в ста. Негромко свистните, и я открою.

Все было сделано, как сказал Ганимар. Чуть позже полуночи, когда во всех окнах верхних этажей погас свет, он выскользнул на улицу и прошел навстречу г-ну Дюдуи. Они быстро посовещались. Полицейские выслушали распоряжения Ганимара. После этого начальник полиции и главный инспектор бесшумно прошли через сад и с величайшими предосторожностями заперлись.