Морис Леблан - Эдит Лебединая Шея

— Правильно, шеф.

— И получается, полковник Спармиенту жив?

— Живехонек, шеф.

— Но тогда к чему все эти сложности? Зачем нужно было сперва красть один-единственный гобелен, потом находить его, потом похищать все двенадцать? Зачем новоселье, переполох и вообще? Нет, Ганимар, ваша версия рассыпается.

— Она рассыпается, шеф, потому что вы, как и я, остановились на полпути, потому что, хоть это дело уже кажется таким необычным, надо идти дальше, гораздо дальше к невероятности, к тому, чтобы оно не влезало ни в какие ворота. Почему бы и нет? Разве не Арсен Люпен провел его? Разве не должны мы ждать от него именно самого невероятного, не лезущего ни в какие ворота? Не должны ориентироваться на самую безумную гипотезу? Но «безумная» не совсем точное слово. Напротив, тут все построено поразительно логично и по-детски просто. Сообщники? Они же могут выдать. Да и зачем они, когда куда удобнее и естественней действовать самому, самолично, своими руками, рассчитывая только на себя!

— Ну что вы несете? Что вы несете? — повторял г-н Дюдуи, и с каждым восклицанием его растерянность росла.

— Вы ошеломлены, шеф? — снова усмехнулся Ганимар. — Со мной было то же самое в тот день, когда вы зашли повидать меня, а меня как раз мучила эта мысль. Я прямо ошалел от удивления. Ведь я как-никак знаю, кто такой Люпен. И знаю, на что он способен. Но это… Нет, это уж чересчур!

— Невозможно! Невозможно! — почти шепотом твердил г-н Дюдуи.

— Напротив, шеф, очень даже возможно, очень логично, очень естественно и, сверх того, так же ясно, как тайна Святой Троицы. Это просто тройное воплощение одного и того же человека! Ребенок решил бы эту задачку простым вычитанием. Вычтем покойника, остаются Спармиенту и Люпен, вычтем Спармиенту…

— Остается Люпен, — пробормотал начальник полиции.

— Да, шеф, просто-напросто Люпен, два слога и пять букв. Люпен, сбросивший с себя бразильскую оболочку. Люпен, восставший из мертвых; Люпен, который полгода назад преобразился в полковника Спармиенту, узнал во время поездки в Бретань о находке двенадцати шпалер, купил их, провел изящнейшую кражу, чтобы привлечь внимание к себе, Люпену, и отвлечь его от себя, Спармиенту, потом с великим шумом на глазах изумленной публики провел поединок Люпена со Спармиенту и Спармиенту с Люпеном, задумал и устроил новоселье, перепугал своих гостей, а когда все было готово, решил, поскольку Люпен украл гобелены у Спармиенту, а Спармиенту, принесенный Люпеном в жертву, пропал, погиб, ни в чем не заподозренный и вообще оказавшийся вне подозрений, оплакиваемый друзьями и толпой, оставить после него, чтобы собрать плоды этой аферы… — Ганимар прервался, и, глядя шефу прямо в глаза, подчеркивая каждое слово, произнес: — Так вот, оставить безутешную вдову.

— Госпожу Спармиенту! Вы вправду считаете…

— Уж поверьте, такое дельце не затевают, если в результате не будет профита, весьма значительного профита.

— Но, как мне представляется, этот профит будет от продажи Люпеном гобеленов в Америке или еще где-то.

— Верно, но полковник Спармиенту тоже мог бы продать их. И даже выгодней. Нет, тут дело в другом.

— В другом?

— Понимаете, шеф, вы забываете, что полковник Спармиенту стал жертвой ограбления и, хоть он и умер, осталась его вдова. Вот вдова и получит.

— Что получит?

— Как что? То, что ей полагается, — страховку.

Г-н Дюдуи остолбенел. Только теперь он понял подлинный смысл этого дела.

— А ведь правда… Правда… — бормотал он. — Полковник же застраховал свои гобелены.

— Черт возьми, и на весьма кругленькую сумму.

— На сколько?

— Восемьсот тысяч франков.

— Восемьсот тысяч!

— Сантим в сантим. В пяти разных компаниях.

— Госпожа Спармиенту уже получила деньги?

— За время моего отсутствия она получила вчера сто пятьдесят тысяч, сегодня двести. Остальные деньги поступят на этой неделе.

— Но это же ужасно! Надо было… — Что, шеф? Во-первых, они воспользовались моим отсутствием для получения денег. Только по возвращении, случайно встретившись со знакомым директором страховой компании и разговорив его, я узнал, как обстоят дела.

Начальник уголовной полиции, ошеломленный, долго молчал, наконец выдохнул:

— И все-таки какой человек!

— Да, шеф, — кивнул Ганимар, — надо признать, он голова, хоть и каналья. Ведь надо было устроить все так, чтобы в течение месяца-полутора никому в голову не могло прийти малейшего сомнения насчет роли полковника Спармиенту. Чтобы все общественное возмущение и следствие было сосредоточено вокруг одного Люпена. И наконец, необходимо было, чтобы на виду оказалась скорбящая, возбуждающая сочувствие вдова, несчастная Эдит Лебединая Шея, прелестное олицетворение легенды, существо до такой степени трогательное, что господа из страховых компаний были чуть ли не счастливы втиснуть ей в руки деньги, чтобы хоть как-то умерить ее скорбь. Вот как все было.

Г-н Дюдуи и Ганимар, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Г-н Дюдуи спросил:

— А кто же она?

— Соня Кришнофф. Да, да, та самая русская, которую я арестовал в прошлом году по делу о диадеме и которой Арсен Люпен устроил побег.

— Вы уверены?

— Совершенно. Сбитый с толку, как все, мошенничествами Люпена, я никогда не обращал внимания на нее. Но вспомнил о ней, когда уяснил роль, которую она сыграла. Да, это точно Соня, преобразившаяся в англичанку. Соня, самая продувная и самая наивная из актрис. Соня, которая из любви к Люпену не колеблясь дала бы себя убить.

— Прекрасная добыча, Ганимар, — похвалил г-н Дюдуи.

— А у меня есть для вас кое-что получше.

— Да? И что же?

— Старая кормилица Люпена.

— Виктория?

— Она тут с той поры, как госпожа Спармиенту изображает вдову. Это кухарка.

— Ого! — воскликнул г-н Дюдуи. — Поздравляю вас, Ганимар!

— Но у меня для вас, шеф, есть еще подарочек!

— Что вы имеете в виду, Ганимар? — вздрогнул г-н Дюдуи.

— Как вы думаете, шеф, стал бы я беспокоить вас в такую позднюю пору, если бы речь шла лишь об этой дичи? Соня и Виктория. Фи! Они бы подождали.

— Значит? — выдохнул г-н Дюдуи, наконец-то понявший причину волнения главного инспектора.

— Значит, вы, шеф, уже догадались!

— Он здесь?

— Здесь.

— Скрывается?

— Вовсе нет, просто замаскировался. Это слуга.

На сей раз г-н Дюдуи не произнес ни слова, не сделал ни единого жеста. Он был поражен отчаянностью Люпена.

— Святая Троица умножилась четвертой ипостасью, — ухмыльнулся Ганимар. — Эдит Лебединая Шея могла наделать ошибок. Необходимо было присутствие главаря, и у него хватило наглости вернуться. Три недели он присутствовал при том, как я веду расследование, и спокойно наблюдал за моими успехами.