Татьяна Степанова - Врата ночи

Горячность, с которой Никита настаивал, чтобы его хоть на минуту пропустили к потерпевшему, и удостоверение начальника отдела убийств произвели на врача впечатление. Он был пожилой, опытный и наверняка повидан на своем веку и не такие ситуации. Колосова пропустили наверх, но у дверей реанимации пришлось выдержать еще одно сражение со строгой заведующей отделением. Она подтвердила, что состояние здоровья больного до сих пор внушает большие опасения.

— Мы спросили, как его зовут, когда он немного пришел в себя, — сказала она таким прокурорским тоном, словно обвиняла в чем-то Колосова. — Его зовут Денис. Фамилия Маслов. Видимо, на него напал уличный грабитель.

Напал грабитель... Никита был готов согласиться с заведующей, лишь бы она пропустила его.

— Он очень слаб. Хорошо, я понимаю, насколько это важно для вас. Можете увидеть его. Но как только я кивну, вы немедленно уйдете, — заявила она, наконец, смягчившись.

Маслов лежал на высокой жесткой кровати-каталке за клеенчатой занавеской, отгораживающей его от других больных. Простыня закрывала его лишь до бедер. На голом теле, на животе, Никита увидел марлевые тампоны, приклеенные пластырем, прикрывающие раны и хирургические швы. Пять проникающих в брюшную полость, множественные повреждения внутренних органов — в лице парня не было ни кровинки. А лицо было похоже на распухшую бледносинюшную маску — синяки, нос сломан, губы разбиты.

Он был короткостриженый худенький блондин, в мочке его правого уха Никита заметил крошечную мельхиоровую серьгу с поддельной жемчужиной.

— Денис, слышишь меня? — спросила заведующая. — К тебе пришли из милиции...

Тон был уже не прокурорским. Мягким, почти нежным. Таким тоном женщины дают согласие на самые смелые мужские предложения. И по тому, как эта врачиха говорила с раненым, Никита понял: Маслов — не жилец.

— Свет глаза режет... — прошептал Маслов. Голос его не был слабым, только очень-очень тихим. — Штору задерните, пожалуйста.

Врач отошла к окну.

— Денис, кто тебя ранил? — Никита осторожно придвинул стул к кровати. В приемном покое ему дали халат — голубую распашонку, завязывающуюся на спине. При каждом его движении она трещала по швам.

— Я его не знаю... Я тачку ловил... Он остановился. Я сел к нему. Он засмеялся, сказал мне... И вдруг ударил меня в лицо... А я... там наручники! — Маслов дернулся, рука его зашарила по простыне. — Один не защелкнулся... Я вырвался, выпрыгнул на ходу. Упал, ударился... Он вышел из машины и начал бить меня ногами, потом ножом ударил раз, потом еще...

— Лежачего?

— Да.

— Что за машина была? Марка?

— Темная «десятка»... Кажется, «десятка»...

— Где ты сел в машину? На Варшавском шоссе? Откуда ты возвращался? Ты его запомнил? Того, кто на тебя напал?

Маслов смотрел на Колосова... Быстрые мягкие шаги — Никита оглянулся: заведующая ринулась к кровати, махнула рукой: все, достаточно, немедленно уходите! Из ординаторской бежали медсестра, анестезиолог. Никита увидел, как в углу губ Маслова показалась тоненькая струйка крови. Потекла по подбородку.

Он провел в больнице еще час. Маслова снова увезли в хирургическое отделение. Никита ждал результатов. Медсестра в процедурном кабинете сменила и ему повязку на сгибе локтя — заставила сидеть, приложив кулак к плечу, согнув руку: «Если начнете энергично двигаться, кровотечение может возобновиться».

От столь частого упоминания и вида крови в этих скорбных стенах Никита чувствовал липкую тошноту. А ведь прежде никогда на нервы не жаловался и перед «красным» на местах происшествий не пасовал.

О Маслове ему подтвердили: состояние ухудшилось. Звоните в приемный покой — будут новости, известим. Тон врача, однако, был безнадежен.

Из клиники Колосов снова вернулся в отделение милиции — получалась уж совсем какая-то чехарда. Местный следственный отдел уже возбудил уголовное дело по статье «причинение тяжкого вреда здоровью». Дежурный следователь и сотрудники розыска уехали... в больницу допрашивать потерпевшего. Никита разминулся с ними в бронированных дверях.

Можно было, конечно, убираться на Никитский, ждать результатов там. Но Никита не уезжал из отделения. В четыре снова связался с клиникой. Ему ответили: больной Маслов умер во время операции.

«Вот и все, — подумал Колосов. — Конец».

Но это еще не был конец. Поступило сообщение об угоне автомашины — «Жигулей» десятой модели цвета «баклажан» с Днепропетровской улицы. И почти одновременно с поступлением заявления об угоне пришла информация, что машину обнаружил патруль ГИБДД на Втором Дорожном проезде. Все это был район Варшавки, примыкающий к огромному муравейнику — Чертанову.

Владельца «Жигулей» сразу же доставили в отделение. Им оказался некто Михаил Любарский, шестидесяти пяти лет, профессор МЮИ, «Десятка», по его словам, принадлежала его дочери, находящейся в отпуске в Крыму. Старик обнаружил пропажу машины только в средине дня, потому что утром торопился принимать экзамен.

Колосов вместе с дежурной группой выехал на осмотр машины. В дела москвичей он не вмешивался, просто наблюдал со стороны за их работой. Внешне все выглядело как обычный классический угон: видавшая виды «десятка» была оборудована допотопной сигнализацией. Вырубить такую мог и дефективный. Ключей угонщику не потребовалось. Он соединил провода зажигания напрямую. Дело, известное многим со школьной скамьи.

Следов крови или борьбы в салоне не обнаружили. Отпечатки пальцев имелись в избытке. Но чьи? У профессора Любарского в отделении, к его великому негодованию, «откатали пальцы». Эксперт должен был ехать и в морг «откатывать» — тело Дениса Маслова увезли туда. А владелица машины, дочь Любарского, находящаяся в отпуске в Алуште, в ближайший месяц была недосягаема для «откатки». Не было абсолютно никакой ясности, та ли это машина, в которой было совершено нападение. Колосов пока не хотел делать из этого происшествия никаких выводов.

Но он не мог забыть этого парня, которого увидел в Последние мгновения его жизни. Отчего-то не верилось, что этот мальчик с его сережкой-жемчужинкой в ухе уже мертв, уже труп.

Они пока что ничего не знали о нем. Ничего. Только... Измученное избитое лицо... Маслову нанесли жестокие побои. Кулаком или кастетом? Если кастетом, то... кастет утраивает силу удара. А это может означать лишь одно: тот, кто его использует при нападении, не так уж и уверен в своем физическом превосходстве над жертвой. Или же...

Как бы ни было погано и мутно на душе — дела есть дела. Впрягся в воз обязательств и поручений — умри, но вези.

Последние дни Мещерский поднимался в шесть утра, а приезжал домой после одиннадцати вечера. Нет, он не избегал своей пустой холостяцкой квартиры. У него действительно были дела, дела, дела. Например, закупка продовольствия для экспедиции по выгодным летним оптовым ценам. Продовольствия, которое могло бы храниться при сорокаградусной жаре без холодильников и прочих благ цивилизации и одновременно могло насытить двадцать здоровых, физически крепких голодных мужчин, отправившихся за тридевять земель хлебать киселя.