Татьяна Степанова - Врата ночи

— Хорошенькое дельце. Янчик — человечек золотой. — Риверс покосился на Алагирова, который, нахохлившись, следил за их беседой. — Только кое-кто это не очень-то ценит. А, Янчик?

— Отстань ты от меня ради бога, — это прозвучало как молъба.

Риверс как-то вдруг смешался, прикусил губу.

— А что же вы одна сегодня, золотце мое? — тихо и нагло осведомился он после паузы у Кати.

— А кого же вам не хватает? — так же тихо и нагло осведомилась она.

— Ну как же, паренек при вас в прошлый раз имелся. Болтался за вами, как нитка за иголкой. Мы еще с ним тут познакомились — Сережей его зовут. Серж, как говорят мои французские боссы-лягушатники.

— Он занят. У него дела.

— Как сажа бела, — хмыкнул Риверс. — А я тут, в музее, частенько обретаюсь. Думал, мы с ним как-нибудь еще увидимся (тут Катя быстро подумала — где же? не на Славянской ли площади?), раз у него тоже дела-делишки.

— Извините, Анатолий, это ваши видеокассеты? — громко спросила Катя, указав на стопку возле Алагирова.

— Наши-наши. Отснятый материал. Натурные съемки. Что, хотите взглянуть?

— Да нет, спасибо, в другой раз. А духи, ну те самые... «Евфрат» — тюбик с кровью пустыни, и сегодня при вас, Анатолий?

По его глазам, мерцавшим, как колкие голубые льдинки, Катя прочла только одно: ах ты, зараза, стервочка...

— А что? Хотите Сереженьке подарок преподнести? — спросил он, усмехнувшись.

— Ничего я не хочу, — ответила Катя, отметив, что лейтмотивом беседы с Риверсом является коротенькое словечко «хочу».

— Только мигните. Организую рекламную скидку, доставку прямо на дом со склада фирмы-дистрибьютора...

Риверс не «дошутил» — из кабинета вернулись Белкин и Скуратов. Последний нес под мышкой толстую сафьяновую папку. «С такими папками, — подумала Катя, — не стыдно и в МИД сунуться, и в зарубежное посольство».

— О чем жаркий спор? — весело осведомился Белкин.

— Так, — Катя пожала плечами.

Повисла неловкая пауза. Они все словно искали тему — любую приемлемую тему для общей беседы, — чтобы молчание не переросло допустимые хорошим воспитанием границы.

— Чудное местечко. — Скуратов обвел насмешливым взглядом стены музея. — Странное чувство испытываю, когда попадаю сюда. Валентин вам показал все здешние сокровища?

Вопрос вроде был задан безадресно. Но Катя почувствовала: отвечать придется ей. Он спрашивает ее. Она начала спокойно и обстоятельно рассказывать об их с Мещерским посещении «этих стен». Поделилась впечатлением, которое произвел на нее крылатый бык Шеду, вспомнила браслет-оберег, глиняные клинописные таблички.

— И как это они только писали на этой дряни? — Скуратов подошел к стенду, на котором лежало множество глиняных таблиц, испещренных плохоразличимыми значками. — Валя, и что, все тексты дешифрованы?

Белкин равнодушно кивнул.

— И перевести можешь? — Скуратов нагнулся к самой витрине. — Вот здесь что написано?

Белкин глянул на номер соответствующей таблички.

— Приходно-расходный лист из храма бога Луны Сина, — ответил он. — Годовой учет поступающих в кладовые храма зерновых запасов. Это с раскопок в районе реки Диалы.

При упоминании слова «Диала» Алагиров внезапно встал, тоже подошел к стенду и с любопытством склонился к экспонатам.

— А вот на этих черепках что? — Скуратов ткнул в артефакты, помеченные цифрами.

— Это литературные тексты на аккадском языке. Сборник пословиц. Вот здесь написано: «Ради похоти женился, проснувшись — развелся». А это, — Белкин указал на шесть табличек, помеченных номером 14, — юридический справочник. Среднеассирийские законы, где очень подробно разбираются уголовные нормы и различные виды наказаний...

— За какие же преступления? — заинтересовалась Катя.

— За убийство, за кражу скота. А здесь, — Белкин кивнул на терракотовый квадратик древней глины, испещренный клинописью, — перечень уголовных наказаний за мужеложство.

— Восток, — Скуратов хмыкнул. — Как там в Библии насчет Содома? Искали его, насколько мне известно, не только в Палестине, но и в Ассирии, и в окрестностях Ашурра, и в Вавилоне — блудница вавилонская... Мда, Восток... А хотите, расскажу случай, что произошел со мной в Стамбуле несколько лет назад? Я в Турции работал в одной нашей совместной фирме. Персонал был смешанный — наши и турки. Приняли мы в штат выпускника тамошнего столичного коммерческого колледжа — менеджер по связям. Парень двадцати двух лет. Но они там на юге, как виноград, рано созревают... И как-то он ко мне сразу расположился вроде бы от души. Знаете, Катя, — Скуратов вдруг резко обернулся к молчавшей Кате. — Я вообще-то не очень легко схожусь с людьми. А тут — то ли молод я был, то ли... В общем, подружились мы с ним. Работы полно было, но и выходные, конечно, случались. Он мне Анкару как гид показывал, Стамбул — к друзьям возил, с семьей познакомил своей. Потом как-то в Стамбуле в выходной однажды в баре засиделись. Ну, молодые мужики, женщина нужна... Не то чтобы бардак какой, а так, для разрядки простой. — Он кашлянул. — Я тогда не такой еще боров был. — Он снова глянул на Катю, потом на Янину Мелеску. — Ну и вкусил, в общем, под завязку константинопольского рахат-лукума. А утром в офис приехал. Смотрю, Амир — парня Амиром звали — уже там, у кофеварки нашей. Кофе, говорит, сварил горячий. Не хочешь? Я отвечаю: спасибо, отлично. Еще потрепаться хотел с ним, рассказать о приключении. А тут телефонный звонок мне. Случайно, выходя, в дверях оглянулся — вижу, а он мне из коробочки махонькой что-то в кофе сыпанул...

Катя напряженно смотрела на Скуратова. — И что же это было? — спросил Белкин. Он тоже внимательно слушал эту неожиданную исповедь.

— Мышьяк.

— Ты хочешь сказать — турок хотел тебя отравить?!

— За что? — воскликнула Катя.

— Приревновал. — Скуратов как-то нехорошо, двусмысленно хмыкнул. — Жестоко, брутально. Я-то, наивняк, славянская душа, думал, мы с ним простые корешки... Отец его в социал-демократах числился, семья просоветски-пророссийски настроена... А Амиру не русско-турецкая дружба от меня потребна была. Восток! Блистательная Порта. Наши-то вон сейчас в Анталию косяками, как сельди, прут, и мужики, и бабы к Мраморному морю на золотой песочек. А плохо себе представляют, куда, в общем-то, они едут, на какой такой рахат-лукум.

— И где же этот ревнивец мышьяк-то достал? — спросил Белкин.

— В Стамбуле на восточном базаре. Бханг [2]. — Скуратов усмехнулся. — Дело мы, конечно, замяли. Никакой полиции, только наших в консульстве предупредили. Амира со службы вышибли. Несколько дней он возле офиса нашего околачивался на своем мотоцикле. Он же рокер был в свободное от работы время. Рокер на красной «Ямахе». И в глаза мне все заглядывал, как пес...