Татьяна Степанова - Врата ночи

А Колосов в этот день мало размышлял о каких-то там отношениях с кем-то. Он с головой ушел в неотложные дела. Выбил «прослушку» для офиса и квартиры Мещерского. В квартире «жучок» в телефон ставили в присутствии хозяина. И вид Сережкин, как отметил Никита, был самый разнесчастный. В офисе турфирмы сотрудники оперативно-технического отдела светиться не стали. В кабинете Мещерского просто появился новенький кнопочный аппарат корейского производства. Мещерский сам привез его на работу и включил в розетку.

— Итак, Серега, все твои переговоры отныне фиксируются. Пленки с записями будут у меня в сейфе. Когда все закончится, я тебе их верну, — хмуро подытожил Колосов.

Мещерский лишь пожал плечами: делай что хочешь. Ты же мой друг.

Вторым неотложным делом была попытка наведения справок об Институте истории и экономики стран Востока. Но в розыске быстро убедились, что это учреждение для обычной оперативной проверки недосягаемо. Колосова вызвали к руководству и долго и нудно объясняли, какие визы и от кого персонально надо получить для санкционированной работы по институту. И виза министра МВД была в этом списке только на седьмом месте.

Итак, официально к зданию на Большой Пироговке нельзя было подойти и на пушечный выстрел. Но Никита уже привык к тому, что официальные пути наиболее долгие и труднопреодолимые. Весь фокус состоял в том, чтобы попытаться отыскать некие «иные каналы». Однако на это нужно было время. Много времени, много сил, много мозгов. А пока...

С великодушного согласия московских коллег за общежитием, в котором проживал потерпевший Маслов, было установлено негласное наблюдение. В качестве объектов выбрали пока, по предложению Колосова, соседей Маслова по комнате — Льва Погорелова (у лидера-"кенгурушки" оказалась весьма печальная фамилия) и Максима Боброва. От «наружки» за бедными студентами, чьи извилины были закомпостированы сессией, а души ранены смертью товарища, Никита особой пользы и прибыли не ждал. Но он привык использовать все имеющиеся в деле шансы узнать хоть какую-то дополнительную информацию: всё обо всех.

Этими же соображениями он руководствовался, приступая уже поздно вечером к изучению Катиного отчета. Его особенно позабавила фраза о том, что автор этого любопытного и очень смутного документа собирается «в своих наблюдениях и выводах полагаться лишь на голые факты». Факты без домыслов и фантазий. Боже, да для Катерины Сергеевны это было... Как говорили в старину — да скорее небо упадет в Дунай!

Читая предложение за предложением, написанные ее быстрым округлым почерком (отчего-то на этот раз она даже не потрудилась перепечатать отчет на машинке или компьютере), Никита думал о ней.

В принципе не нужно было думать о ней. Причем вот так. Надо было просто читать, вникать. Но...

Потом он разложил листы перед собой на столе. Фамилии-заглавия пока еще ничего ему не говорили. Он не видел этих людей. Не представлял их рядом с Мещерским. Их всех предстояло, конечно, подвергнуть тщательной проверке на причастность...

Однако Никита не раз уже был научен горьким опытом. И опять же не ждал от проверки ничего экстраординарного. Он знал: такие дела не раскрываются оттого, что где-то удачно сработала «наружка», «прослушка», «камера».

Иногда такие дела не раскрываются вообще.

Он снова посмотрел на исписанные листы и два из них, озаглавленные Катей «Риверс» и «Скуратов», сложил пополам и засунул в свой личный особый блокнот.

А дальше события начали развиваться стремительно. И в последующем Никита Колосов не раз сожалел, что не присутствовал в ту ночь в том месте лично. Приходилось узнавать опосредованно — глазами, нервами, чувствами оперуполномоченного Ландышева, оказавшегося очевидцем. Вчитываясь в перлы его подробного рапорта на десяти страницах. А это было делом непростым, потому что в отличие от Кати Ландышев в своем сочинении напирал в основном на личные впечатления и эстетические эмоции.

Да, Никите потребовалось время, чтобы четко представить, что же все-таки произошло в ту ночь в «Доме Скорпиона», перед тем как в его квартире на другом конце Москвы раздался заполошный звонок лейтенанта Ландышева.

Однако все по порядку.

Свой отчет о проделанной работе лейтенант начал с того, что в ту ночь наиболее популярными в «Доме Скорпиона» песнями были опусы группы «ЧайФ». И это создавало вокруг происходящего там какую-то, как выразился лейтенант, «неповторимую атмосферу». В том, что Ландышев сам в ту ночь оказался возле «Дома», ничего случайного не было. Просто третий день подряд сотрудники отдела по раскрытию убийств несли круглосуточное дежурство в составе группы наружного наблюдения за сокурсниками Маслова — Львом Погореловым и Максимом Бобровым. Работенка, в общем, не пыльная. Первые два дня работала всего одна машина сопровождения. Маршрут же очевиден: общежитие в Лефортове — институт радиотехники — и снова общежитие. Два дня подряд рапорты наружного наблюдения, ложившиеся на стол Колосова, пестрели только скучными глаголами: «убыли — прибыли». Но затем вдруг настал четверг. И, как было выяснено, в этот день с десяти по семнадцати ноль-ноль однокурсники Маслова дружно сдавали очередной экзамен — теоретическую механику. Фигуранты вели себя в преддверии экзамена и на самом экзамене как нормальные студенты. «Относительно нормальные» — этот перл Никита вычитал в рапорте Ландышева. В четверг именно Ландышеву выпало бдить в составе группы наблюдения.

К пяти вечера все было кончено. И группа студентов в составе двадцати одного человека (Ландышев отметил, что «гужеваться дальше остались исключительно пацаны») отправилась из института на остановку 45-го трамвая, заглянув по пути в коммерческий ларек. Начали там с пива. Выпили еще на остановке, повторили, повторили еще. Подошел трамвай — втиснулись и двинули в общагу.

И там к семи вечера весь седьмой этаж уже гудел как пчелиный рой. Лейтенант Ландышев, как было отмечено в рапорте, трижды покидал машину сопровождения, дежурившую у общежития, поднимался на лифте глянуть, что и как. По возрасту он вполне мог сойти за «радиста» с соседнего курса. И на него в угаре студенческой пирушки никто не обращал внимания.

«В коридоре седьмого этажа отчетливо витал запах браги и других винно-водочных изделий кустарного производства», — Ландышев не преминул отметить и это. Впрочем, «радисты» обмывали экзамен не только брагой, но и кое-чем покрепче. И так продолжалось до одиннадцати вечера. А затем...

«Я находился вместе с напарником в машине, как вдруг... Я сразу смекнул — что-то произошло! Они всей ватагой вывалились из общежития, находясь в степени крайне сильного опьянения...»