Татьяна Степанова - Венчание со страхом

Так вот, он жаждал, понимаете ли, жаждал знать самое сокровенное о предках человека разумного. О том, кем и какими они были. Мечтал найти «потерянное звено». И был убежден, что искать нас надо в нас же самих — в тайниках нашего подсознания, нашей глубинной памяти. И когда биохимическая лаборатория нашего института забраковала этот самый стимулятор Эль-Эйч…

— Об этом подробнее, пожалуйста, — попросил следователь, и сыщики напрягли внимание, силясь не упустить ни слова из показаний физиолога.

— Этот препарат Эль-Эйч поначалу разрабатывался в нашей биохимической лаборатории как обычный стимулятор памяти для пожилых людей, — объяснял тот. — Сейчас в мире — великое множество подобных лекарств. Но Эль-Эйч по своему действию оказался очень сильным и непредсказуемым, и его после серии неудачных опытов сняли с фармакологической программы. Этот препарат — не наркотик, я повторяю это в сотый раз. Это экспериментальное вещество, оказывающее воздействие на нашу генетическую память.

В начале девяностых годов его разработкой занимался наш сотрудник Валерий Резников. Он и подал Ольгину идею, что действие Эль-Эйч гораздо глубже, серьезнее и эффективнее, чем считали его создатели. Оно воздействует на наши гены, выкристаллизовывая оттуда заложенную туда в незапамятные времена информацию, но при этом обладает довольно сильными побочными действиями.

Опыты с животными начались у нас два года назад. Поначалу было очень тяжело, мы шли на ощупь в темноте. А потом стало еще хуже: в государстве нашем началось сами знаете что, из-за нехватки средств биохимическую лабораторию закрыли, программы начали свертываться, все в нашем институте полетело вверх тормашками.

А тут еще с Резниковым произошла трагедия — он погиб в автокатастрофе. Короче, когда все это произошло и лаборатория прекратила свое существование, когда профессор Горев уехал в Штаты и выбил у фонда Мелвилла для нас гранты на продолжение своей программы, мы с Шуркой решили — будем во что бы то ни стало продолжать опыты с Эль-Эйч. Ольгин тогда же забрал у фармакологов всю партию забракованного препарата, и мы начали свою собственную программу.

Но мы испытывали препарат исключительно на антропоидах. Клянусь вам, я и представить себе не мог, что Шурка в это же самое время параллельно испытывает этот стимулятор и на себе. Я знал, что ему этого хотелось, — что греха таить? Но что он уже делает это — нет. Да если бы я только догадался, я бы никогда ему этого не позволил! Никогда. И он это знал. Потому и прятался, как вами установлено, по лесам, таился от нас, делая все украдкой.

— Значит, вы, Олег, будь вы в курсе, не позволили бы ему проводить над собой подобные варварские эксперименты? — уточнил тогда Никита. И надолго запомнил взгляд Званцева. В нем мелькнула яркая насмешливая молния. И тут же пропала. Однако тон, которым физиолог ответил: «Что вы, да как же я мог позволить ему терпеть такую боль? Я же друг его!» — был самый сердечный и искренний. Взгляд говорил одно, тон — другое. Колосов отметил это про себя и с разрешения следователя начал далее допрашивать Званцева лично: — Какое именно действие оказывает препарат на подопытных шимпанзе?

— Разное. Каждый раз мы делали сканирование мозга. Но сначала нужного результата не добивались. Мы начали сразу с больших доз: с шести миллиграммов, и две обезьяны у нас погибли от болевого шока. Болевой синдром — это основной побочный эффект Эль-Эйч, — объяснил Званиев. — И с этим ничего поделать нельзя. Нервные центры остро реагируют на раздражитель, организм защищается. И вот тогда другую серию опытов с Хамфри и Чарли мы начали с микроскопически малых доз. Однако от Чарли нам вскоре пришлось отказаться. У него слабое сердце, он не выдерживал нагрузки.

— Это он под действием препарата потерял страх перед змеями? — хмуро осведомился Никита.

— Совершенно верно. Наступила мгновенная блокировка центра страха. Но с памятью нам мог помочь только Хамфри — тренированный, выносливый, настоящий цирковой.

— То, что вы с ним делали, как он у вас выл там в клетке — я же слышал, это… это бесчеловечно, — Колосов покраснел. — Садизм это, вот что. Истязание на языке Уголовного кодекса.

Званцев тоже покраснел как рак. Какая-то язвительная отповедь уже трепетала на его языке, но следователь мгновенно погасил зреющую ссору:

— Мы не будем пока вдаваться в моральные оценки происшедшего. Мы должны разбирать и оценивать только голые факты.

— Факты… — Званцев презрительно сощурился. — С Хамфри мы тоже начинали с малых доз. Потом Ольгин настоял, чтобы мы их увеличили. В последний раз мы дошли до максимума. Однако делали инъекции с определенной очередностью, через определенное количество времени. Так достигался наилучший вариант при сканировании. Видимо… этот же вариант был повторен Ольгиным и на себе: серия инъекций, строгий временной график, а затем наступал результат. Какой — не знаю, не спрашивайте. Ведь я и понятия не имел об этом, даю слово!

— Мы верим вам, — успокоил его следователь. — Но что же будет дальше?

— Ничего. А что может быть дальше? На нашей программе теперь поставлен крест. Да и препарата у нас нет больше. — Званцев снова встретился взглядом с начальником отдела убийств.

— А как все же действует этот стимулятор на человека? — спросил тот.

— Вы же видели Ольгина тогда. Ах нет, он не успел ввести себе нужную дозу! Вы ему помешали, Никита Михайлович. Вот что значит не вовремя поторопиться. А мне откуда же это знать? Я только за своих антропоидов в ответе. А у них реакции были разные. Малые дозы вызывали сильное возбуждение, иногда агрессию, средние — мощный болевой синдром. А на последнем эксперименте мы вообще столкнулись с резким понижением кровяного давления, словно при обмороке, в который обезьяны, к счастью, не падают. А как бы развивалась дальнейшая картина, гадать не хочу.

— Я побывал в вашем музее, все осмотрел там. — Следователь помолчал, глядя в окно. — Ну, учитывая предмет, которым Ольгин обычно убивал свои жертвы, — это ископаемое рубило, обстановку, сам способ совершения преступления — разбитые черепа, извлечение мозга… А нельзя ли предположить, что он под воздействием этого самого наркотика воображал себя ну, скажем… кем-то из той сферы, которой он занимался как специалист. Ведь предметом его исследований был древний человек. Вот на этой самой почве у него и развился причудливый психоз подражания, заставлявший его действовать именно таким образом, каким действовали наши дикие предки. — Он смущенно покашлял и вопросительно взглянул на Званцева, словно ища поддержки и одобрения.

— Ну, по этому поводу я ничего сообщить не могу, — сухо отрезал тот. — Но вы снова впадаете в ошибку. Эль-Эйч — не наркотик. Это стимулятор генетической…