Эндрю Бергман - Большая чистка сорок четвертого года. Кот привратника

Мы одновременно засмеялись. Такая у нас начиналась милая беседа с пусканием дыма в потолок, озаренный лучами утреннего солнца, которые, кстати, проникают в этот кабинет только утром и лишь на пятнадцать минут.

— Сегодня обещали дождь, — сказал Фактор. — Правда, из вашего окна не увидишь, какая на улице погода.

Я посмотрел в окно:

— Отчего же. Отличный вид на городские кварталы.

— О безумный, жестокий мир, — сказал Фактор с тяжелым, сочувствующим вздохом. Взгляд у него был тоже сочувствующий.

— Пожалуй, что так, — ответил я, если это можно было считать ответом. — Кофе не желаете?

— С превеликим удовольствием.

Я залил воду в кастрюльку, поставил ее на плиту. Насыпал кофе в кофейник. Когда я обернулся к Фактору, он закрывал портфель, а на моем столе лежали двадцать пять тысяч.

Десять пачек по двадцать пять стодолларовых в каждой.

И все это предназначалось мне.

— Здесь двадцать пять, — подтвердил Фактор, — и все это ваше, если вы играете вместе с нами.

Я взял пачку и пересчитал банкноты. Все точно.

— Не волнуйтесь, в данном случае налоги вам платить не придется.

— Уж в этом я не сомневаюсь. — Я взял еще пачку, пересчитал.

— Ровно двадцать пять, Ливайн. Ну что вы, право…

Я подмигнул ему, и он воодушевился:

— Смею вас уверить: пока эта администрация будет держать бразды правления в своих руках…

Я продолжал пересчитывать деньги, а Фактор искренне радовался за меня.

— Вы правы, Ли. Ровно двадцать пять.

— Итак, вы с нами?

— Напротив, с каждой секундой все дальше от вас. Думаете, если вывалить передо мной на стол кучу баксов, так я сразу же и завиляю хвостом? Нет, дорогой мой, здесь вам не Вашингтон. В Нью-Йорке такие номера не проходят.

Он вскочил, красный, как рак, и начал быстро засовывать пачки в портфель.

— Не понимаю, зачем тогда было устраивать эту комедию с пересчитыванием? Вам так нравится кривляться?

— Да, представьте, имею слабость к розыгрышам. А еще мне нравится ваша настырность. Что теперь вы мне пообещаете? Вечную жизнь?

Фактор задыхался от негодования:

— Больше не будет ни предложений, ни обещаний, но имейте в виду, Ливайн, вы совершаете роковую ошибку. — Он закрыл портфель, выпрямился и посмотрел на меня недоверчиво: — Просто уму непостижимо, как можно отказываться от такой суммы!

— Пусть это останется для вас загадкой, — сказал я небрежно, как будто речь шла о долларе. — Знаете, Ли, а ведь вы могли бы рассчитывать на мою помощь…

— Слушаю вас, — Он даже привстал на цыпочки.

— Если бы вернули мне пленки и негативы с фильмами Анны Сэвидж и пообещали, что никто о них никогда не узнает.

Прижав к груди портфель, Фактор смотрел на меня с бесконечным презрением:

— Ну и дурак же вы, Джек.

— Не спорю. Но тогда логично заключить, что в этом, как вы сами изволили выразиться, безумном мире именно от меня зависит ваша репутация. Присядьте и подумайте об этом.

Он обошел письменный стол и остановился в двух шагах от меня, трепещущий от ярости гном:

— Мне плевать на мою репутацию! Только переизбрание президента на новый срок — вот что имеет сейчас значение, потому что на карту поставлена судьба человечества! Любые средства, способствующие переизбранию, моральны и оправданны. Мы выведем Сэвиджа из игры, чего бы это нам ни стоило, понятно? — Он выпаливал эти фразы без запинки, как репродуктор, и его устами, несомненно, вещала вся их поганая клика: — Дьюи потерпит поражение, вот увидите. Рузвельт должен победить, только это важно на данном историческом этапе. Вы и я — просто пешки на шахматном поле истории!

— Говорите, пожалуйста, только за себя. И все-таки сядьте. Не люблю я, когда передо мной стоят навытяжку.

Он сел, но ерзал как на иголках.

— Самое полезное для вас — это принять холодный душ. — Я встал, залил кипяток в кофейник, снова уселся застоя. — Одного не пойму, Фактор. Если от переизбрания Рузвельта зависит судьба человечества, как можно использовать такие недостойные средства? Вы компрометируете своего патрона.

— Уже ничего не исправить, — глухо проговорил он. — Раз начали, значит, надо закончить. Все бы сошло гладко, не вмешайся в это дело вы.

— Я польщен, но вы ошибаетесь. Полицейский инспектор Шей занимается этими двумя убийствами, а он — профессионал и, главное, не из тех, кого можно запугать. Уж если Шей напал на след, будьте уверены, он размотает этот клубок. Короче, Фактор, гоните пленки, и разойдемся по-хорошему.

— Вы блефуете, — сказал Фактор и был до некоторой степени прав, хотя и сам не верил своим словам.

— Ну конечно. Только вы и Батлер в курсе дела. Я налью вам кофе?

Он кивнул. Я поднялся и взялся за крышечку кофейника, чтобы проверить, не выкипел ли кофе за время нашего бесплодного разговора. Тут как раз и грохнул выстрел — пуля сшибла кофейник с плиты, и горячая жидкость залила мне колени.

— Не валяйте дурака! — крикнул я и нырнул под стол. Вторая пуля угодила в стену над моей головой.

— Сдавайтесь, Ливайн! — прорычал Фактор. Где он только нахватался этих выражений? В гангстерских фильмах, наверно. С оружием, к счастью, ему никогда не приходилось иметь дела.

Спереди я был защищен толстой дубовой стенкой письменного стола. Чтобы меня прикончить, Фактору требовалось обойти стол слева или справа. Он и двинулся по часовой стрелке, а я приготовился подороже продать свою жизнь. Поднатужился и резко опрокинул стол в ту сторону, откуда слышались его шаркающие шаги, Мне повезло — край стола ударил Фактора одновременно в живот и по руке, в которой он держал револьвер. А держал он его неумело и опасливо и тут же выронил.

Как тигр я ринулся к револьверу, подхватил его и вскочил на ноги. Фактор, сообразив, что наши роли поменялись, мгновенно побледнел и дрожащими губами попытался сказать, наверное: «Нет, нет, не убивайте меня, благородный мистер Ливайн!», но, как видно, язык у него от страха присох к гортани, потому что сцена продолжала оставаться немой. Уже улыбаясь, впрочем, довольно зловеще, я медленно подошел к мерзавцу и, дабы закрепить нашу дружбу и поставить в наших отношениях все точки над «¡», долбанул его рукояткой револьвера по башке. Долбанул не очень сильно — не хотел вышибать последний разум из его куриных мозгов. Фактор все же был поумнее прочих из «Уолдорф Тауэрс» и при случае мог еще пригодиться. Пока что он улегся на пол и погрузился в грезы о переизбрании своего патрона на четвертый срок. В течение ближайших двух часов будить его было бесполезно, что, впрочем, и не входило в мои планы. Я поставил стол на прежнее место, достал из шкафа чистые брюки и переоделся. Закурил «Лаки» и вышел в коридор. Поэт-песенник Эби Розен высунулся из своего кабинета, расположенного по соседству с моим: