Эрл Биггерс - Ленивый любовник [сборник]

– Он застрелился?

– Не знаю. Думаю – да. Мне кажется, что это важное происшествие, а благоприятно оно для вас или нет, должен решить сам Вульф. Я только держу слово: даю вам знать о происшествии. Больше сейчас я ничего добавить не могу. Вульф наверху работает.

– Спасибо, большое спасибо. Я немедленно выезжаю в Чикаго, а оттуда прилечу в Нью-Йорк. Я позвоню вам, когда буду на месте.

Я ответил, что мы будем ждать, повесил трубку и снова погрузился в чтение.

«…В живых остался лишь один человек, знакомый с романом Дайкеса: Рэчел Абрамс, которая печатала его. А потому, логично рассуждая, я видел только один выход из положения.

Всего лишь три месяца назад я не подозревал, что являюсь потенциальным убийцей. Думал, что знаю себя не хуже других. Я знал, что, исправляя ошибку, совершенную О’Маллеем, пользуюсь увертками. Но знал и то, что без такой казуистики не мог бы сохранить уважение к самому себе. Во всяком случае, с того момента, когда я столкнул тело Дайкеса с набережной в воду, я стал совершенно другим существом. Тогда я не отдавал себе в этом отчета, теперь же вижу ясно.

Перемена произошла бессознательно и была очень глубокой. Если бессознательные процессы можно оценивать рациональными показателями, то изменения, происшедшие во мне, можно изобразить следующим образом. Я холодно и спокойно убил человека. Согласно принятым нормам, я человек нормальный и честный, но врожденный преступник или дегенерат. Отсюда следует – общепринятый взгляд на убийство является неразумным и ненормальным. Я не содрогнулся внутренне при убийстве Джоан Веллимэн или, во всяком случае, не смог отказаться от него. Если бы я не предпринял убийства Джоан Веллимэн, то как бы я смог оправдать тогда убийство Леонарда Дайкеса? Смерть Джоан Веллимэн закончила процесс моего внутреннего перерождения. Потом я мог уже убивать сколько угодно людей, имея достаточные мотивы для оправдания и не чувствуя при этом угрызений совести.

Когда я замышлял убийство Рэчел Абрамс, я думал только о том, что оно неизбежно, а в вопросе риска положился на обстоятельства.

В данном случае я не мог воспользоваться мистификацией, как поступил в случае с Джоан Веллимэн, поскольку Рэчел Абрамс видела Дайкеса в роли Берта Арчера. И придумал план настолько простой, что даже трудно назвать его планом.

Без телефонного предупреждения отправился дождливым днем к моей очередной жертве. Я думал, что приглашу ее выйти под каким-нибудь предлогом или найду другой способ, если Рэчел Абрамс работает не одна или сам наткнусь на какую-нибудь преграду. Но девушка занимала только одну комнату, и работала без компаньонов. Я сказал, что хотел бы напечатать черновик. Подошел ближе. Схватил ее за горло. Она быстро потеряла сознание, и тогда я открыл окно, столкнул ее вниз и ушел. Правда, у меня не было времени на осмотр комнаты, у меня ни на что не было времени. Я сбежал на один этаж и сел там в лифт. Когда вышел из дома, ее тело лежало на мостовой, и вокруг него начала собираться толпа. Три дня спустя вместе с компаньонами я посетил вас и узнал, что опередил вашего человека, Гудвина, всего на две минуты. Правда, Гудвин отыскал записи, свидетельствовавшие о связи Рэчел Абрамс с Бертом Арчером, но если бы он застал девушку в живых, то узнал бы содержание романа Дайкеса.

Девять дней назад, когда мы пришли к вам, я спрашивал себя, грозит ли мне опасность, но верил, что как-нибудь выберусь. Вы знали о рукописи Берта Арчера и связывали ее с Дайкесом и с нашей фирмой. Это был конец. Факт, что вы обратили внимание и точно объяснили запись „Пс 146-3“, сделанную мною на полях заявления Дайкеса, лишь в малой степени увеличивал угрозу для меня. Мой угловатый почерк легко подделать, а компаньоны потребовали, чтобы я вместе с ними внушил полиции, что вы сфабриковали надпись, и этим поставил вас в трудное положение.

В среду, когда пришло письмо миссис Поттер, я не подозревал, что вы приложили руку к этому делу. Принял это как перст судьбы. Письмо принесли мне вместе с другой почтой, но оно было адресовано фирме, а не мне. Конечно, его видела секретарша, и мне пришлось показать его компаньонам. Мы все обсудили и пришли к выводу, что хорошо бы ознакомиться с содержанием рукописи. Для этого один из нас должен немедленно поехать в Калифорнии?. Были предложены разные кандидатуры для поездки, но я настоял на собственной и как старший компаньон добился своего. Ближайшим самолетом я вылетел в Калифорнию.

События, которые там произошли, вы знаете. Я был в отчаянном положении.

Оно стало угрожающим, когда в номере Финча я застал Гудвина. С этой минуты я считал свое положение безнадежным, но не думал капитулировать. От Гудвина вы узнали содержание рукописи. Мой донос станет всем известен. Но может быть, меня не обвинят в убийствах. В самолете, где Гудвин сидел лишь в нескольких дюймах от меня, я всю ночь строил планы и думал, как мне себя вести.

Из Лос-Анджелеса я позвонил одному из компаньонов, поэтому все были в конторе, когда я приехал туда утром, прямо с самолета. Все решили, что нужно поехать к вам и потребовать рассказать содержание рукописи. Я горячо предлагал другую программу действий, но на этот раз не смог их переубедить.

По дороге к вам я был уверен, что услышу что-нибудь о романе Дайкеса и моя роль в деле О’Маллея станет всем известна. Но вы нанесли другой удар.

Вы ничего не сказали о рукописи, но заявили, что вам не хватает пары фактов, чтобы перейти в наступление. Для меня в этом был только один смысл: собрав достаточно улик, вы собираетесь объявить о моем доносе, чтобы затем возбудить следствие по обвинению в убийстве, и вы не говорили бы об этом, если бы были плохо подготовлены. Я не знал, каких фактов вам недостает, но это не имело существенного значения. Я не сомневался, что уже нахожусь в ваших руках и вы ждете только удобного момента.

Компаньоны хотели после обеда обсудить создавшееся положение, но я сказал, что устал, и приехал сюда, в свою квартиру. Подсознание еще раз само вынесло решение: неожиданно и ясно я понял, что готов совершить самоубийство. Это не было моим решением, но я лишь подчинился чему-то неизбежному. Я еще не решил, оставлю ли я свидетельство своей катастрофы и событий, которые к ней привели. Пишу уже несколько часов. Сейчас я прочту все и приму решение. Если пошлю письмо, то адресую его вам. Ведь именно вы уничтожили меня. В конце я вернусь к тому, о чем писал вначале. Больше всего меня интересуют мотивы. Что, собственно, руководит моим решением послать вам эти несколько листов бумаги или уничтожить их? Однако, если бы я стал писать на эту тему, то никогда бы не кончил письма. Если я пошлю это письмо, не буду учить вас, как с ним поступить. Так и я: делаю в этот момент то, что считаю нужным».