Лев Тахтаров - Волчий билет

– Вот – твоя доля, это увезу Семенычу, это – деду, – стал я доставать пакеты из одного общего, – А это – Хохловские, завезешь отцу?

– Завезу, – ответил он рассеянно.

– Хорошо, я побегу, сам знаешь – дела есть, – поспешил я откланяться.

– Да, давай, – протянул мне руку на прощание, вставая, все еще в какой-то прострации.

Дальше нужно было назначить две встречи, Семенычу и деду, естественно, в Праге, сразу после рабочего дня. Сначала дед, с ним разговор короткий, а вот с Семенычем, можно и засидеться. Поэтому хотел сделать между ними паузу в один час, но перестраховался, лучше в два, не нужно давать им шанс встретиться.

С дедом, действительно, разговор вышел короткий. Обычные вопросы – обычные ответы. Как дела, как Игорь, что с Настей? Все в порядке, в Москве на лечении, отдыхает. Взял деньги, уехал. Хоть работу никакую не подкинул кровавую, уже хорошо.

С Семенычем, конечно-же, пришлось засидеться. Оценив, опытным взглядом, толщину пакета, он, естественно, решил это дело обмыть, а пытаться отмазаться – только время тянуть. Заказ Семеныча был короток, – Леночка, голубушка, принеси-ка нам бутылочку водочки и как всегда.

Только тут, я с удивлением отметил, что даже после смерти Игоря, мне еще ни разу не принесли счет, хотя я даже не был знаком с владельцем ресторана, только со всеми официантками, естественно. Интересно, как долго это продлится. Хотя, о чем это я, они же думают, что он жив.

– Ты чего это задумчивый сегодня, Игореха, проблемы какие? – перебил мои мысли Семеныч.

– Да нет, Семеныч, все нормально.

– Ну, нормально – это, конечно, хуже, чем хорошо, но, зато, если, не дай Бог, станет худо, мы будем вспоминать это «нормально» как Манну Небесную. Ты не запутался? Ты записывай, записывай, когда еще умные мысли услышишь, особенно от меня. Так давай выпьем, чтобы у нас всегда было так «нормально».

Это он про только что полученные деньги, догадался я.

Дальше, по мере выпитого, Семеныч становился все веселее и разговорчивее, впрочем, как и всегда, а у меня, почему-то, не было настроения, как будто предчувствовал беду…

30.Беда.

Беда пришла опять на стоянке, с утра. Хоть машину не ставь больше. Хохловский Крузер хоть где брось – никто не тронет, побоятся, либо из уважения. Хотя, колеса не снимут, а вот заминировать могут. Но тут и сторож-пенсионер не подмога, на стоянке еще легче даже, прохожих нет.

Об этом я уже думал, сидя один на заднем сиденье жигулей, в наручниках, а спереди сидели два сотрудника внутренних органов, подошедших ко мне на стоянке, с корочками и кобурой под легкой курточкой у каждого. Один – лейтенант, судя по документам, а на удостоверение второго я не обратил внимания. Но судя по наглой роже, не ниже.

Всю дорогу ехали молча. Привезли в первый ГОМ, значит – Валиев, вспомнил я, «доберман». Будет Жженого искать.

– Подполковник Валиев, Руслан Георгиевич, – представился он, как только меня доставили к нему в кабинет.

– Снимите наручники, – сказал он лейтенанту, привезшему меня. Тот снял наручники, вышел. Я остался стоять посреди кабинета, протирая ладонями освободившиеся и натертые запястья и осматриваясь.

Кабинет явно не для допросов, личный кабинет начальника. Просторный, в три окна, без решеток. У противоположной стены ряд стульев, посередине стол буквой Т, по три стула по сторонам, во главе – черное кожаное кресло, на колесиках, в котором и сидел Валиев, покачиваясь на амортизаторах в кресле. Подарок коллег, почему-то подумал я. Один из них сидел на дальнем подоконнике, изучая меня взглядом. Выше среднего роста, черные глаза и волосы, коротко стриженые, под машинку, лет тридцати, крепкого телосложения. Овчарка, скорее немецкая, черная – решил я, и чего это он уселся на подоконник, когда кругом столько стульев? Ах да, спину на солнце греет, собаки это любят.

– Ну что, Макеев, присаживайся, – показал Валиев рукой на ближайший к себе стул, по правую руку, – Хотя, точнее – садись, потому-как дальнейшая твоя судьба – сидеть, долго и упорно, до самой смерти. Что не ожидал? – уставился на меня торжествуя.

Опешив, я остался стоять, пытаясь понять, что происходит.

– Смертную казнь у нас отменили, но даже если по восемь лет вам дадут, за каждого, по состоянию аффекта, с твоим армейским дружком Вовой, он же Жженый, он же теперь еще и Хохол, как, кстати, его фамилия? Да какая разница, то сколько там выйдет? На шестнадцать умножь, это будет… Да тоже без разницы, все равно столько не живут. Так что, кончилась твоя бандитская карьера, теперь только воровская осталась, хотя с учетом того, каких людей ты завалил, она может очень быстро в петушиную перерасти.

Эти слова я уже слышал откуда-то издалека, пол поплыл перед глазами, я пошатнулся, расставил руки, чтобы не упасть. И вдруг меня вырвало.

– Сволочь, – ударил по столу кулаком Валиев, смачно выругался матом.

– Что это с ним? – вскочил с подоконника его коллега, и добавил что-то по-нерусски.

– Хрен знает, наркоман наверно, еще лучше, быстрее расколется, – пробубнил Валиев.

– Извините, – пробормотал я, сел на ближайший стул, – Отравился завтраком, – голова моя прояснилась, стало гораздо лучше, как будто скинул с себя лишний груз, появилась какая-то апатия, стало абсолютно все равно, что происходит и что будет дальше, захотелось просто лечь калачиком на эти составленные в ряд стулья и уснуть.

Откуда-то, вдруг, появилась уборщица, гремя ведром, стала вытирать шваброй с тряпкой мое безобразие, мысленно ругаясь на меня.

– Извините, пожалуйста, – сказал я ей как можно вежливее, – Завтраком отравился.

Она не обратила на меня никакого внимания, только быстрее задвигала шваброй.

Валиев в это время с напарником о чем-то тихо переговаривались, на своем языке. Интересно, кто они по национальности, почему-то задумался я, грузины, осетины, даги? Да какая разница, нужно соображать откуда им все известно, и что говорить, или не говорить. Но мысли не лезли в голову, было просто лень даже думать. И я решил совсем ничего не говорить, а подумать потом. Слово – серебро, молчание – золото, сказал бы Володя.

– Сиди там, – распорядился Валиев, как только уборщица вышла, – Не хватало, чтобы ты еще мне стол заблевал. Хотя тебе все равно писать надо, садись с того, дальнего края, вон возьми бумагу с ручкой, – показал рукой на стопку бумаг на столе, – Пиши признание.

– В любви? – усмехнулся я.

– А я бы не шутил на твоем месте, – нахмурился Валиев, – Для тебя шутки плохи, потому как взяли мы сегодня ночью твоего дружка Вову, тепленького, спящего на турбазе вашей любимой, Поляне, то ли пьяного вдрызг, то ли под наркотой, а скорее всего, все вместе. Порошок, кстати, белый при нем был, сейчас на экспертизе, но явно, не стиральный. Не много, правда, но на статью хватит. Так вот, пока под кайфом был, он нам сразу все красочно описал, как вы вдвоем устроили эту бойню в сауне. Но только ты идешь пока по этому делу как организатор, идейный вдохновитель и исполнитель, а он только на подхвате был. С учетом чистосердечного признания и сотрудничества со следствием может и как свидетель пройти. Но я-то знаю, что это он настоящий мясник, а не ты. Так что пиши признание, и вы поменяетесь ролями. Пойдешь свидетелем, если дурака валять не будешь. А то, что ты не дурак – я тоже знаю, выдать Жженого за Хохла, и одурачить весь город – ловкая идея.