Лев Тахтаров - Волчий билет

Валиев встал, взял бумагу с ручкой, подошел, положил на край стола, поближе ко мне, – На, роман будет длинный, некогда мне, – направился к двери, открыл, добавил мне не пороге, выходя, – Кстати, на Шумилова Юрия Семеновича можешь не рассчитывать, он теперь такой же, как и ты – под следствием, за ваше сотрудничество.

Наконец, мозги мои заработали. Это правда или развод? Вот что первым делом я должен выяснить. Но как? Требовать адвоката и через него пытаться, но кого? Нужно было, конечно, заранее об этом побеспокоиться, а так подсунут кого попало. Кого я знаю? Вспоминай, кому можно верить. Так, Варшавский Колян, директор нашего фонда, у него юридическое образование, это точно, но адвокатом он вообще не работал. Ну и фиг с ним, буду требовать его, а там видно будет, приведет с собой кого-нибудь, кому можно довериться. Самое главное хоть узнаю – взяли Вову или нет.

– Я ни слова не скажу без адвоката, – обратился я к «овчарке».

– Обойдешься, тут тебе не кино.

– Нет, так нет, я свои права знаю, – я уверенно вытянул ноги, закинув правую на левую, откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Недолго думая, «овчарка» вызвал по телефону других псов, меня увели в камеру предварительного заключения.

Войдя в камеру, я с удивлением обнаружил здесь опять Егора, с его четырьмя дружками, с которыми уже сидел в ОРБ. Великолепная пятерка, подумал я, они что, в командировке здесь?

Все они играли в карты за большим столом посередине небольшой камеры, на шесть двуярусных кроватей, по три с каждой стороны. Из-под одной из них торчали ноги еще одного человека, в грязных и дырявых черных носках.

Стол – слониха, нары – шконка, стал вспоминать я тюремный жаргон, карты – стиры.

– А, явился, не запылился, – с этими словами, Егор встал из-за стола и направился ко мне, вразвалочку, приговаривая нараспев, – Ну что-ж, как говорится, Кесарю – Кесарево, а Игорю – Игорево.

Я думал, что он идет поздороваться и протянул было руку, но получил сильнейший удар в левый глаз, такой, что отлетел назад и больно ударился головой о железную дверь.

– Сука, – вымолвил я, быстро вскочил и бросился на него с ударом справа, но вдруг, погас свет.

Свет включили, когда я уже лежал на спине, очнулся, видимо, оттого, что лицо замерзло. Потрогал, обнаружил на нем мокрое, холодное полотенце, убрал, попытался открыть глаза, но открылся только правый. Голова сильно болела, во рту – вкус крови и что-то острое, выплюнул на полотенце – зуб, в крови, пошевелил во рту языком – верхний, посередине, еще один шатается, соседний, слева. Огляделся, лежу на нижней шконке, справа стена, в старой зеленой краске, исцарапанная именами и датами, «Смерть ментам» большими буквами. Повернул тяжелую голову налево – лавка, чья-то спина в синей майке, еще одна смерть, в виде наколки, на предплечье. Как символично, подумал я, между двух смертей, желание загадать, что ли? По идее – жизнь, но мне хотелось одного – выйти отсюда на свободу. Так я и сделал, загадал, как можно быстрее выйти отсюда. На что только не надеется человек, когда надежды нет.

Вижу дальше – стол, на дальнем конце его сидит Егор, пьет, видимо, чай из кружки, смотрит на меня. Увидев, что я очнулся, подал сигнал глазами тому, кто сидел ко мне спиной. Тот подал мне записку, я развернул, прочел: «Лежи, молчи, отдыхай, потом потолкуем, как избавимся от наседки».

Вставать точно не хотелось, повернулся к стене поудобнее и уснул.

Проснулся от истошных криков, повернулся, увидел такую картину: Один из этих наколотых качков вытаскивает из-под шконки человека, чьи ноги я уже видел. Молодой совсем пацан, худой и длинный, волосы взлохмачены в разные стороны, под глазом фингал. Бедная, избитая Колли, которая готова сделать все что угодно, но не понимает, что хочет от нее хозяин.

– Что вам надо? – орал тот, цепляясь руками за ножки кровати, затем за лавку, – Я все уже написал, я же признался, больше ничего не знаю, отстань.

Вытащив, качок приподнял его за шиворот на вытянутую руку, как тряпку, откинул от себя чуть вверх, и правым кулаком догнал его в полете точно в челюсть. Наверняка сломал, подумал я. Тот приземлился уже без сознания, у дверей, где недавно падал и я, соломку бы подстелить…

Затем, качок стал барабанить в дверь алюминиевой миской.

– Чево вам? – открылось маленькое окошко.

– Доктора зови, человеку плохо, упал во сне с верхнего шконаря, – нагло ухмыльнулся тот.

– Вечно у вас что-нибудь, – ворча, окошко закрылось.

Минут через десять человека забрали, все еще без сознания. Только после этого я встал, сходил в туалет, за ширму, умылся в рукомойнике. Там же стояло маленькое зеркальце, посмотрел на свою страшную рожу – левый глаз не видно, заплыл полностью, приоткрыл пальцами – вроде цел. Одного зуба нет, второй шатается, попробовал выдернуть пальцами – больно, но получилось, теперь двух зубов нет, ну и рожа, сплюнул кровью, умылся.

Вернулся, сел за стол, напротив Егора, уставился на него, в ожидании.

– Короче, – поставив локти на стол, придвинулся Егор ко мне поближе и заговорил вполголоса, как заговорщик, – Поступила нам команда, сам знаешь откуда, тебя сломать, выбить показания любой ценой, вплоть до того, что опустить тебя, работа у нас такая, должен догонять, что к чему. Но я знаю, что ты нормальный пацан, потому не трону больше, если только так, для вида, коли наседку какую подсадят новую. Поэтому я тебя разукрасил, а мусорам скажу, что ты не ломаешься, что я могу поделать.

– Валиев? – спросил я.

– Да, – кивнул он, – Кушать будешь?

– Нет, спасибо, за все, я полежу, – встал, лег обратно, надо было подумать, есть над чем.

Самое главное – взяли ли они Володю, или разводят меня. А если взяли – то заговорил ли он.

– Слушай, – приподнялся я на локте, в сторону Егора, непривычно зашепелявил, – Вы не видели тут парня, обожженного всего, сегодня, или, может, слыхали чего?

– Неа, не было таких, у нас, по крайней мере.

Понятно, если он сразу заговорил, то и эти качки не понадобились. Так-то все похоже на правду, слишком много им известно. То, что Вова на Поляне прячется, про Хохла главное, даже сходится, что он мог после Москвы набухаться на радостях, обмыть, как он любит говорить, это дело. И наркота у него могла быть, в последнее время, легко. Стоп. «Он же Жженый, он же Хохол, как, кстати, его фамилия? Да какая разница?» – вспомнил я слова Валиева. А есть разница, Дорофеев – его фамилия. Да если бы он давал признательные показания, то имя-фамилия – это первый вопрос, на который он должен ответить. Несрасты получаются, гражданин начальничек.

И такая на меня эйфория налетела, от этой мысли, что я заметил, вдруг, что лежу на спине, смотрю вверх и глупо улыбаюсь. Так, исправил я положение, повернувшись к стене, пока не заметили – расслабься, это еще ничего не значит, и ты еще не на курорте, а в хате, так радоваться, мало ли чего там Валиев ляпнул.