Валентина Басан - Любовь бандита или Роман с цыганом

Вот так нехотя, каждая из семей восприняла тот факт, что Аня уезжает и заботится теперь придется. А как – девочку уже не интересовало.

Она ехала в новую жизнь и в новое будущее.

В сумочке, с потертыми ручками и торчащими нитками, помимо паспорта и ещё нескольких документов, лежала её заначка, её отложенные, надаренные деньги, половина из которых ушла на билет.

Но Аня не отчаивалась, выйдя на перроне в Москве с чемоданчиком и сумкой через плечо, она вдохнула воздух вокзала, горячий, терпкий, сбивающий с ног, резкий и густой. Шум гудящей толпы, чемоданы, баулы, тюки, тележки, пакеты, коробки, пассажиры, бегущие к подножке, объявления следующего поезда на непонятно произнесенную платформу на непонятном языке, как-будто диктор подавился вареником.

Вообще непонятно, зачем давать такие объявления, которые невозможно расшифровать. И каждый на перроне, в зале ожидания, в привокзальном кафе или в туалете прислушивается изо всех сил, или говорит собеседнику или провожающему, – Тихо, тихо! Что объявили? Я ничего не понял! Пойду на табло гляну!

И так делают все, а тем временем, диктор в своей кабине жуёт пельмень или галушку, чтобы следующий поезд объявить ещё зажеванней и гаже.

Аня оглядывалась, несмело читала указатели и мешала бегущим.

На плечо легла тяжелая рука.

– Потерялась, красавица? Чё не москвичка, наверное? Жениха ждёшь?

Высокий, губы кривятся в неискренней, натянутой улыбке, как-будто человеку больно, но он терпит, в красном спортивном костюме и в чёрной кепке-аэродроме ни к селу, ни к городу, во рту сверкал золотой зуб, а на руке – золотой браслет.

Аня попятилась назад. Надела сумочку через голову, как почтальон, и крепче взялась за ручку чемодана.

– Да, не москвичка, чё не видно? Меня сейчас дядя с тётей встретят, они москвичи. Дядя в милиции работает, мамин брат, видно бандитов ловит, вот и опаздывает.

Аня осмелела и гордо прошла мимо, сама не зная, в какую сторону метро.

– А ты знаешь, что в милиции самые страшные бандиты-то сидят, красавица? – парень крикнул вслед и громко плюнул, – Ну-ну, вали отсюда, немосквичка.

Аня очень надеялась, что плевок не на её спине, но оборачиваться не хотелось. Чудом выйдя на улицу, она увидела значок Метрополитена.

Остановившись у карты метро, девушка расплакалась. Её землячка говорила ей станцию метро, но она забыла. Дрожащими руками Аня достала листочек со станцией метро и адресом. Она только помнила, что-то связанное с птицами, то ли с географией. Вокруг бушевало человеческое море, её толкали в спину, кричали «женщина, чего встали», чуть не оторвали ручку от чемодана, а она дрожащими руками разворачивала листочек в клетку.

– Воробьёвы горы! – Аня не удержалась и прокричала вслух, – Да, Воробьёвы горы!

– Так что, тётя и дядя-милиционер таки не приехали за племянницей? Слишком много преступников развелось, времени нет? – проскрипел сзади знакомый, прокуренный, страшный голос.

Леха Семёнов с самого детства был хулиганом. Семья мальчика имела средний достаток и нулевое влияние на сына. Ни наказания, ни битье, ни пряники не могли изменить непутевого парня. Связавшись с дворовой шпаной, Алексей покатился по наклонной. В пятнадцать он стоял на учете в детской комнате милиции, а в девятнадцать уже получил условно.

Всю жизнь он смотрел с придыханием на авторитетов, матёрых бандитов и убийц, был вхож в определенные криминальные круги, но скорее как шестерка, решала, барыга. Леха приносил в общак свою долю, «работал» на одном из вокзалов Москвы, разводя лохов и приезжих. Кидал на деньги при обмене доверчивых иностранцев, крышевал щипачей и каждую неделю заносил долю начальнику вокзала. Леху никто не трогал, милиционеры знали, кто за ним стоит, кивали при встрече и считали уважаемым человеком. Все жалобы потерпевших внимательно слушали, заставляли писать подробное заявление, складывали в стопочку и в конце недели методично «теряли».

Жертв мошенничества было жаль, это были и мамы с детьми, и пенсионеры, и бедные студенты, приехавшие из далеких уголков бывшего СССР на последние родительские деньги. Начальник вокзала сочувственно кивал, поглаживая новенькие Ролекс, которые недавно приобрёл за свои честно заработанные «закрытые» глаза.

Леха Семёнов снимал дань с калек, они приносили самый большой куш, предусмотрительно оставляя им на дешевое пойло, потом беспризорники и молодые щипачи, те, могли припрятать, за что потом долго кашляли кровью или хромали, вокзальные проститутки-наркоманки работали за дозу, здесь была отдельная касса и отдельная бухгалтерия.

Леха был поставлен на вокзал Солнцевской братвой. Он отвечал не только за работу своих шестёрок и сбор дани, но и сам решал, зарабатывая львиную долю бабла.

Перед серьезной должностью главного по вокзалу, Алексей успешно работал на братву чёрным риелтором. Кропотливо выбирал старые районы и старинные дома, втирался в доверие в глупым и несчастным старикам и обманным путём, заставлял переписывать квартиры на те документы, которые ему предоставляла братва. Бизнес шёл, как по маслу. Обаятельный, как черт, высокий, тогда ещё без жуткого золотого зуба, Алексей Витальевич, молодой человек в костюме больше походил на свидетеля Иеговы или на распространителя книг, чем на чёрного риелтора. К каждой жертве он находил свои пути, кому-то он напоминал заботливого внука, кому-то, давно умершего сына. За крупицу внимания, свежий хлеб и заботу старики отдавали последнее, что у них было, право владения на своё собственное жильё. Не имея высшего образования в силу своей криминальной занятости, Лёха от природы был прекрасным психологом, он словно хамелеон, чуял, какой цвет шкуры ему надо показать, на какие струны души надавить и какими словами вызвать скупые стариковские слёзы. Он был очень аккуратен и тщательно выбирал людей без семьи и без детей, людей-невидимок, которых никто не хватится, которым никто не позвонит и самое главное, никто не потребует наследства, которое после смерти будет принадлежать государству.

И вот отрабатывая так одну шикарную сталинку в 150 квадратов недалеко от Старого Арбата уже несколько недель, Леха наткнулся на непреодолимые противоречия в прямом смысле этого слова. Галина Васильевна, бабушка божий одуванчик восьмидесяти девяти лет, полюбила, как казалось Алексею, его всей душой. Он приходил к ней через день, потом каждый день, ласковым котик садился в кресло и битых несколько часов слушал о правительстве Ельцина, ценах на продукты, негодяе Горбачёве, который развалил великую страну. Когда-то подавляя зевоту, он чуть не раскрошил себе челюсть, но глядя на шикарный вид из окна, старинные двери, толстые стены, сон моментально улетучивался. И вот все документы на квартиру были готовы и дряхлой старушке оставалось лишь добровольно поставить подпись усохшей куриной лапкой и заснуть вечным сном от передозировки лекарств, что-то пошло не так.