Михаил Кривич - Бюст на родине героя

Куратор тоже сделал вид, что не заметил моей не-дружелюбности, и как ни в чем не бывало продолжал:

— Если не запамятовали, мы встречались по общим делам, когда я еще служил в комитете.

Это меня взбесило. Не хватало мне репутации стукача.

— Не было у меня с вами общих дел, — отрубил я.

— Разумеется, разумеется. У меня к вам дело было, у меня, — охотно поправился он и, уже обращаясь ко всем собравшимся, весело пояснил: — Их брат журналист любил позабавиться самиздатом, а нам, в райотделах, приходилось отдуваться. Ох и болела же у нас голова из-за этих пасквилей! Из-за самиздата, я хочу сказать. Что ни день — на ковер. Что нам делать оставалось? Мне сверху накачку дают, а я спускаю вниз, своим подопечным. Так вот и жили. Так и познакомились.

— Хорошее знакомство, — сказал я. — Вы и с моей машиной в тот раз неплохо познакомились. Думаете, забыл?

— Да ладно вам, — примирительно сказал Май Игоревич. — Обычная оперативная работа. Время такое было.

— Такая оперативная работа во все времена называлась одинаково. Кражей со взломом. Кстати, сейчас у меня машина на сигнализации. Если снова приметесь за свою оперативную работу, так взвоет, что весь дом в окна высунется. Надеюсь, вы этого не хотите?

Должно быть, я хватил лишку — выяснение отношений могло зайти слишком далеко. Нелли почувствовала это и взяла меня за руку.

— Успокойся, ради Бога! Охолонись! Кому нужна твоя машина? И вообще, кто старое помянет… Все. Закончили. — Она громко хлопнула в ладоши. — Сколько можно заставлять ждать хозяйку, господа? Все за стол!

— Очень верно сказала Нелли Викторовна. Нечего старое ворошить, — заметил куратор, пододвигая себе кресло, чтобы усесться за стол. — К тому же я уже в комитете давно не работаю, ушел. А сигнализация… Ерунда все это. Наши ребята любую систему отключат в секунду.

Май Игоревич с такой гордостью и с такой нежностью сказал об умельцах-ребятах, что сразу стало ясно: хоть и ушел он из конторы, но душою по-прежнему с ней — не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым! Я хотел было обратить внимание собравшихся на это, но передумал и принялся молча откупоривать бутылки.

Два человека сразу же безраздельно завладели вниманием стола: не давая никому и рта раскрыть, Стас и Вячеслав Харитонович состязались в благородном искусстве тоста. Пили за хозяйку, за приятное знакомство, за гласность, за вторую древнейшую профессию, которая за столом была представлена абсолютным большинством, за будущее страны — класс предпринимателей (его, как выяснилось, представляли здесь высокий и куратор), снова за хозяйку и ее кулинарное искусство.

Последний тост провозгласил Вячеслав Харитонович, а Стас, хотя и выпил, скорчил такую кислую мину, что всем стало немного не по себе. Нелли — та еще кулинарка. Она неспособна испортить разве что шпроты и колбасу. Все остальное при одном прикосновении ее белых ручек становится несъедобным, даже рыночная квашеная капуста, которую она считает необходимым зачем-то заправлять. Но самое ужасное — это ее пироги: недопеченные или пересушенные, тонкие, как подошва бальных туфель, плоские, как грудь монашенки, пресные, как армейские галеты из просроченного стратегического запаса.

Я крошил пальцами на тарелке кусок Неллиного пирога с невразумительной начинкой и злился.

Вячеслав Харитонович довольно занудно рассказывал о своих американских впечатлениях. Стас, склонив голову набок, подчеркнуто внимательно слушал его и время от времени с самым серьезным видом вставлял что-нибудь вроде «ах, эти каменные джунгли», или «вот уж воистину город желтого дьявола», или «нет, это не для нашего человека». Справедливости ради надо сказать, высокий, несомненно, понимал, что его подначивают, и поглядывал на Стаса умными насмешливыми глазами. Остальные слушали его разинув рты. Особенно куратор и Нелли. Она усадила высокого подле себя, ежеминутно подкладывала ему что-нибудь на тарелку и вообще не спускала с него глаз. Я же сидел на другом конце стола и потихоньку накачивался.

Обычно я не пью, когда за рулем. Ну, две-три рюмашки — только чтобы поддержать компанию. Мне не нужны неприятности с ГАИ: волка ноги кормят, а мои ноги — машина.

На сей раз я отпустил тормоза — поставил перед собой бутылку своего любимого «Наири» и наливал рюмку за рюмкой. Накачивался и злился.

Злился на себя, что сижу за одним столом с людьми из конторы — пусть куратор не рассказывает байку, будто ушел из гэбухи, из нее так запросто не уходят, пусть высокий не корчит из себя цивилизованного предпринимателя, знаем мы этих лубянских наследников русского купечества. Мало того что сижу, еще и выпиваем вместе. Хорош, нечего сказать. Злился на Нельку, которая чуть не ложится под Вячеслава Харитоновича, и это у меня на глазах, хоть из приличия не прижималась бы к нему при всех. Взять бы ее за это самое, и оттащить в альков, и вытряхнуть из блядского шелкового платья, и поставить в ее излюбленную позицию. Злое пьяное желание охватило меня.

Несколько секунд стояли у меня перед глазами сладострастные сцены, но я усилием воли стряхнул их: что же ты, идиот, себе позволяешь? для чего пришел сюда? только что не знал, как от нее отделаться, а теперь снова захотел? да Бога молить надо, чтобы этот козел, Вячеслав Харитонович, ее оттрахал, тебе же проще будет, кретин, баран, недоумок… Я мысленно награждал себя все новыми и новыми нелестными эпитетами, и муки ревности потихоньку оставляли меня. Тут я услышал свое имя.

— А что же ты ничего нам не расскажешь? — обращалась ко мне незамужняя девчоночка. — Тоже ведь в Америке был, тоже, наверное, кое-что посмотрел.

— Да, да, пожалуйста, — поддержал ее Май Игоревич, — расскажите о ваших впечатлениях, о встречах…

— О каких еще встречах? Кто вас на сей раз интересует? — грубо огрызнулся я.

— Ну что ты сегодня такой бука? — укоризненно сказала Нелли. — Все просят тебя, всем интересно послушать, а ты заставляешь себя упрашивать.

Я угрюмо молчал.

— Они сегодня не в настроении, — изрекла Нелли тоном мамаши, чадо которой, общепризнанный вундеркинд, отказывается прочесть взрослым стишок.

— А я, господа, думаю, что наш уважаемый мэтр вовсе не должен нам ничего рассказывать, — вмешался Вячеслав Харитонович, и тон у него был спокойный и доброжелательный. — Уверен, свои наблюдения, впечатления, мысли публициста он сберегает для будущих публикаций и не хочет…

— Метать бисер перед свиньями, — вставил Стас и смешно хрюкнул. Довольный, сытый, лоснящийся, с маленькими хитрыми глазками, он и впрямь походил сейчас на элитного борова.

— Да, не хочет растрачивать впустую, — продолжал Вячеслав Харитонович. — Я вот человек отнюдь не пишущий, но прекрасно вас понимаю. — Он мягко улыбнулся мне, и я внезапно ощутил нечто вроде благодарности.