Михаил Кривич - Бюст на родине героя

— Никуда твои драгоценные бумаги не денутся. Я все запихнула в шкаф, — успокоила меня Виолетта, всем своим видом утверждая примат отдыха и дружеского застолья перед скучной и никому не нужной работой.

Да простят меня мои бывшие сослуживцы и сослуживицы, я отношусь к ним тепло, но истина дороже: за редкими исключениями они полностью профнепригодны. Нет, не бездарны, более того, в большинстве своем небесталанны, но занимаются явно не своим делом. Они не умеют выпускать книги, даже не знают толком, как это по-настоящему делается, им скучно на работе. Зато как они горячи, увлеченны, талантливы в том, что у нас называется соцкультбытом. Устроить выставку детских рисунков, организовать экскурсию в Суздаль, причем непременно посреди рабочей недели, отметить день рождения — вот их стихия. Здесь они чувствуют себя как рыба в воде, здесь не жалеют сил и талантов, уменья и выдумки. Ведь могли бы разложить все на газетах, так нет же — вот вам салфетки с фестончиками.

С перемытой посудой дружной стайкой впорхнули в комнату остальные редакционные дамы, среди них младший редактор Зиночка, румяная, счастливая, в праздничном платьице. Я расцеловал ее. Разумеется, ни о каком дне рождения я не ведал, но нерозданные сувениры оставались, так что я преподнес виновнице торжества косметический набор из своих запасов и, кажется, угодил. Зиночка еще больше раскраснелась и поцеловала меня в щеку.

Остальные жены и девы тоже были мне рады и не скрывали этого. Дело в том, что в редакции я единственный мужик, если не считать ветерана партии, войны и труда Певзнера, которого издательское начальство давно пытается выкурить на пенсию. До поры до времени это не удавалось, потому что старика каждый год избирали в партком, но нынешнее сокращение всем развязывало руки, и сейчас Певзнер в отчаянной попытке пересидеть черные дни взял бюллетень и на службу не ходил. Впрочем, наши редакторши и машинистки его и за мужика не считают — при нем, не смущаясь, могут спустить колготки, чтобы прихватить поехавшую петлю, или выкинуть что-нибудь еще в этом духе, на что никогда не решатся при мне. Я же не просто мужчина еще репродуктивного возраста, но еще и холостяк, а добрая половина штата нашей редакции — незамужние жены и девы. Все их попытки изменить мой семейный статус давным-давно пресечены, но надежда, как известно, умирает последней.

В общем, мне были рады.

Быстренько накрыли на стол, расселись вокруг него, достали из-под него шампанское. Я не оговорился: сформировавшиеся в годы антиалкогольной кампании партизанские привычки настолько въелись в кровь, что бутылки на стол в открытую до сих пор не ставили — а вдруг ворвется начальство. И боялись в первую очередь нашего первого гэбэшника, замдиректора по кадрам Владлена Максимовича, страстного и непримиримого борца с распитием на рабочих местах. На его черной совести с добрый десяток пойманных с поличным и уволенных за это с его подачи.

Тем не менее под дамский визг я откупорил бутылки, разлил шампанское по стаканам и чашкам, и мы весело выпили за здоровье Зиночки. Виолетта вытащила купленный в складчину подарок — модную мохеровую кофточку. Зиночка ее тут же надела, покрутилась перед зеркалом и по очереди расцеловала сослуживцев, в том числе и меня. Я разлил по новой, выпили, чтоб обновка носилась, и дружно принялись закусывать. Тут в дверь робко постучали.

— Кто там еще? — недовольно пробурчала Виолетта и сделала нам знак рукой, чтобы убрали бутылки.

Бутылки вновь исчезли под столом.

— У нас обед! Приходите через час, — громко и отчетливо произнесла Виолетта, повернувшись к двери.

Но дверь уже приоткрылась, и в щель просунулась голова Владлена Максимовича.

— Покорнейше прошу прощения, что прервал ваш обед, но мне надо бы…

Обычно Владлен входил без стука, широко распахивая дверь, и не думал при этом извиняться. Что-то новое, подумал я, что-то рухнуло в этом мире.

— Присаживайтесь, Владлен Максимович, — голосом радушной хозяйки сказала Виолетта. — Девочки, прибор Владлену Максимовичу, — и, подумав, добавила: — И стакан. Налейте-ка ему штрафную!

Это был ход! Все равно раскрасневшиеся лица дам, стаканы с недопитой шипучкой выдавали нас с головой. Со всей очевидностью здесь пили, и, хотя это давно уже не было тем страшным криминалом, что в середине восьмидесятых, коллективная пьянка на рабочем месте, да еще во время сокращения, могла иметь самые серьезные последствия. Так вот, мудрая Виолетта приняла единственно верное решение: повязать кровью главного стукача издательства. Владлен был явно не готов к такому ходу.

— Да я на минутку, я только… мне только… — мямлил Владлен, но редакционные дамы уже подхватили его под белы рученьки, и отволокли к столу, и сунули в руку полную до краев майонезную банку.

И непреклонный кадровик, этот противоалкогольный Торквемада, смущенно сказав «будем здоровы», поднес банку к губам. «Пей до дна, пей до дна!» — верещали расшалившиеся жены и девы, в глотке Владлена забулькало, и, запрокинув голову, он вылил в себя штрафную до последней капли, потом по-крестьянски утерся ладонью и с идиотским видом уставился на нас. А к нему уже тянулись нежные ручки с нанизанными на вилки изысканными редакционными закусками.

Он вел себя за столом, как плененный мышами кот: робко, но в самых изысканных выражениях — успехов тебе в труде и счастья в личной жизни — поздравил Зиночку, послушно пил шампанское, когда ему подливали, нахваливал домашние пирожки от Виолетты, а под конец даже рассказал невинный анекдот.

Незаметно пролетели минут сорок, и мудрая Виолетта, демонстративно поглядев на часы, велела девочкам убирать со стола — посуду перемоем после работы: мол, делу время — потехе час, погуляли в обед, и будет, рабочее время у нас в редакции святыня. Владлен засуетился, поспешно встал из-за стола и смущенно обратился ко мне:

— А я, знаете, собственно говоря, зашел-то за вами. Мне сказали, что вы приехали, вот я и зашел. Тут дельце небольшое. Может, не будем женщинам мешать, пойдем ко мне?

Мы спустились на этаж и вошли в небольшой кабинет Владлена.

— Садитесь, пожалуйста. Вот сюда. — Он указал не на казенный стул подле приставленной к хозяйскому письменному столу тумбы, куда обычно усаживал приглашенных на разговор сотрудников издательства, а на мягкое кресло в углу кабинета.

Я расположился в кресле, а Владлен подошел к стенному шкафу и распахнул дверцу.

— Коньячку не хотите?

Я отказался.

— А я, с вашего позволения, выпью глоточек, — извиняющимся тоном сказал Владлен. — Знаете, от всего этого голова кругом идет.

Он стоял ко мне спиной, но по его движениям можно было догадаться, что он плеснул в стакан из бутылки и выпил.