Михаил Кривич - Бюст на родине героя

— Ну вот. Так-то лучше. — Он аккуратно прикрыл шкаф и уселся в кресло напротив меня. — Курите.

Я достал сигареты и закурил. В прежние времена заходить с сигаретой в кабинет некурящего Владлена строго-настрого запрещалось.

— Такие вот дела… — сказал Владлен. — Голова кругом идет. Вы не поверите, только за последний месяц тринадцать человек подали заявления из партии. И какие люди! Ну и времена… Вот вы умный человек, в министерствах бываете, в Америку съездили, как вы думаете, что все это значит, чем все это кончится?

Я пожал плечами.

— Да, дела… При отделе сбыта создают кооператив. У нас, в издательстве, кооператив! Представляете себе? Мне, кстати, предложили участвовать. Как вы считаете, стоит?

Я снова пожал плечами.

— Ладно, поживем — увидим. Слушайте, а что там с вами стряслось в Америке?

— Со мною? — Я насторожился.

— Ну да, с вами. С кем еще?

— Да вроде бы ничего не стряслось. А почему вы спрашиваете?

— Как вам сказать… — замялся Владлен. — Вообще-то я не должен вам об этом говорить, но вы знаете, я вам всегда симпатизировал, и в дирекции вы на хорошем счету. В общем, так: вами интересовались, — выпалил он.

— Кто интересовался? Чем?

— Ну знаете, что за детские вопросы! Кому надо, те и интересовались. — Сейчас передо мной был прежний Владлен, строгий и многозначительный.

— Из комитета, что ли? — напирал я.

— Вы от меня слишком много хотите. Я и так наговорил лишнего. — Внезапно Владлен понизил голос до полушепота и придвинулся ко мне вплотную. У него скверно пахло изо рта. — Спрашивали, с кем общаетесь в издательстве, с кем приятельствуете, кто у вас бывает, просили показать рабочее место.

— И что, показали?

— А как я мог иначе? Отвел их, когда женщины разошлись. Они посмотрели, так, знаете, поверхностно, не то что обыск или что. Перекидной календарь полистали, что-то записывали. Я же не мог у них спрашивать, чего им надо. Не положено.

К Владлену у меня вопросов больше не было. Я даже не поинтересовался, как выглядели комитетские гости, были ли среди них Вячеслав Харитонович и Май Игоревич. Какая, в сущности, разница? Крепко меня обложили, крепко. И вновь, который уж раз, я задался все тем же вопросом: что им от меня надо? И вновь не нашел ответа. И вновь успокоился сакраментальным: а пошли они!

Но Владлену Максимовичу было что-то еще от меня надо.

— Ну вот я вам и рассказал. Но вы уж меня, голубчик, под монастырь не подведите, не продайте. Я никакого права не имел вам все это рассказывать. Так что пусть умрет между нами. Ну и директор, конечно, знает, вы же понимаете, что ему-то я не мог не доложить. Я не знаю даже, как вам сказать…

— А так и скажите. — Наверное, по обстоятельствам эта моя реплика была ненужно грубоватой, но Владлен ее проглотил.

— Вы нас, голубчик, поймите, я не вдаюсь в детали, не знаю и знать не хочу, что там у вас вышло, кому, так сказать, дорогу перебежали, но не нужно нам все это сейчас, ох как не нужно…

— Думаете, мне нужно?

— Согласен, и вам не нужно. Я вообще считаю, что умные люди должны быть тише воды ниже травы. А вы-то многое себе позволяли, голубчик, кто-кто, а я-то знаю. — Владлен многозначительно посмотрел на меня. — Теперь-то могу сказать вам откровенно, что мне не раз приходилось отвечать на вопросы о вашей, так сказать, биографии. Мы с вами служим в идеологическом учреждении, у нас должны быть незапятнанные биографии. — Владлен выпятил грудь с орденскими планками на пиджаке, как бы подчеркивая, что у него-то биография самая что ни на есть чистая, незапятнанная. — К сожалению, многие относящиеся к вам вопросы часто ставили меня в тупик. И родители ваши, и друзья-диссиденты, и ваше упорное нежелание сотрудничать с органами — тут всякое лыко в строку, сами понимаете, вы же умный человек.

Что он теперь от меня хочет? О том, что отец и мать сидели в недобрые времена, я писал во всех анкетах, не скрывал, гордился своими стариками, царство им небесное. С Шуркой, когда его пасла наружка, общался в открытую, не таясь. Тогда меня никто не трогал, а сейчас вроде бы никому уже до этого дела нет, так, по крайней мере, считается. Владлен ничего просто так не скажет, вот уж третий раз, кажется, обозвал меня умным человеком, намекает не иначе, что я должен сам, без подсказки, о чем-то догадаться. О чем же?

— Поймите, издательству нынче даны очень большие права. Мы сами решаем, какие книги выпускать. Теперь, когда нет главлита, никто нас вовремя не предостережет, не поправит. — В голосе Владлена прозвучал испуг. — Это же огромное доверие, и его надо оправдать. Вот я давеча полистал содержание вашего ежегодника, ну, знаете, просто из любопытства, это ведь не мой вопрос…

— И что же вам не понравилось? — спросил я.

— Я не говорю, что не понравилось. Это дело вкуса, это пусть главный редактор решает. Но знаете, подбор авторов… Как бы сказать, ну тенденциозен, что ли… Разумеется, я должен был поставить в известность…

— Вы что же, теперь у нас вместо цензуры?

— Никакой цензуры не было, а теперь и тем более нет. Но нужна же какая-то ответственность, взвешенность. Я не говорю даже об идейной стороне. Конечно, разные точки зрения, плу… плюрализм мнений, сейчас это допускается, но у вас же явный перекос в сторону очернительства. Но как же так можно? И потом — у вас же треть авторов, извините меня, скрытые и явные лица еврейской национальности.

— Ох уж эти евреи. Во все щели лезут.

— Не насмешничайте, не передергивайте! Если хотите знать, да, лезли и лезут. Что бы там ни болтали, я не шовинист, не антисемит, вы прекрасно знаете, сколько у нас в издательстве евреев, тот же Певзнер бессменно в парткоме…

— Просто засилье какое-то, — вставил я.

— С вами трудно разговаривать, — устало сказал Владлен и откинулся на спинку кресла. — Вы постоянно делаете вид, что ничего не понимаете. Оставим в покое евреев. Я вам о другом хочу сказать. Сейчас, как никогда, на издательстве не должно быть ни пятнышка. Нам неприятно повышенное внимание органов к нашим сотрудникам, что бы за этим ни стояло. Я вас ни в чем не обвиняю, но дыма без огня не бывает. Вы меня понимаете?

— Понимаю, — задумчиво ответил я. — И поскольку я не могу воздействовать на органы по части их внимания ко мне, вам бы хотелось, чтобы я подал заявление по собственному желанию. Так, что ли?

— Ну зачем же так? — Владлен не ожидал моего демарша и был явно смущен. — Мы всегда ценили ваши знания и опыт. Не далее как сегодня главный редактор о вас прекрасно отзывался, говорил, как бы ни сложилось, вы должны продолжать сотрудничать с издательством, как-то участвовать в наших делах…

— Непременно, — сказал я. — Будьте добры, дайте мне листок бумаги.

— Ну что за спешка, что за манера все рубить сплеча, кто вас торопит? — запричитал Владлен, но тут же встал, взял со своего стола несколько листов чистой бумаги и с видимым облегчением протянул их мне.