Михаил Кривич - Бюст на родине героя

— Постой, постой! — перебил я Степана. — Твой Сопля это, случаем, не Аркадий Захарович Шик?

— Он. А ты что, его тоже знаешь?

— Знаю, — сказал я.

— Ну вот. Я и забыл, что ты весь Энск знаешь, — не удивился Степан. — Да, о чем я? Ну да, Косой, значит, ему здорово помог, поставил его на ноги. Косой всем нам помогал. Знаешь, все-таки он среди нас самый сильный, самый талантливый. Выше всех пошел — сам говоришь, видел в Нью-Йорке…

Тут снова появилась сестра и стала делать мне знаки — больному, мол, пора отдохнуть. Но Степан заметил это и сердито замахал свободной от капельницы рукой: уходи, не мешай с человеком общаться, дай в кои веки выговориться.

Оказывается, Натан после школы, едва ли не единственный в городе, поступал в Московский университет на юрфак, и был бы наверняка принят, когда бы не пятый пункт. В этом Степан не сомневался. Косой не пал духом и поступил на заочный юридический. Потом он и Степан в одно время ушли в армию, а после дембеля пришли на шинный — Степан учеником сборщика, а Косой работал на автопогрузчике и продолжал учиться, пока не сел. Жирдяй и Сопля приехали летом на каникулы перед последним курсом Плехановского, и как-то раз все четверо завалились на танцы. Там у Аркашки случилась какая-то история: то ли пристали к его девушке, то ли наоборот. В общем, вышла драка. Жирдяй и Сопля благоразумно смылись, а Борька и Косой изрядно отметелили превосходящего числом неприятеля, при этом Косой имел неосторожность достать ножик и кого-то оцарапать. Взяли в милицию, завели дело, Натан благородно выгородил Борьку, взял всю вину на себя и сел. Вышел он через год другим человеком — взрослым, жестким, несгибаемым. Бросил мальчишеские забавы, женился на Дорке и устроился кладовщиком на овощебазу. С этого и началось его стремительное восхождение к вершинам влиятельности и благосостояния.

— Вот ты обо мне столько лет писал, героя себе нашел, — продолжал Степан. — Можно сказать, всю мою жизнь прохронометрировал. Сколько у меня минут на шину уходит, сколько времени сплю, над учебниками сижу, с Тамаркой в койке Вовку делаю, на парткомах зеваю. Думаешь, ты всю мою жизнь знаешь? Ни хрена ты не знаешь! У нас с Косым еще одна жизнь была, другая.

Натан сел второй раз, уже будучи самым молодым в истории Энска директором крупнейшей городской овощебазы, — получил большущий, по должности и по наворованному, срок. Но деньги уже были, серьезные деньги, и они работали. Какие-то эпизоды отпали, срок скостили, и надежнейший из друзей, теперь уже безусловный лидер спаянной с дворовых лет четверки вскорости вновь вернулся в город. Немного отдохнув и отъевшись после зоны, Косой купил цех и развернулся в нем вовсю. Он никогда не был жмотом и щедро отстегивал по городской вертикали. А его друзья, уже успевшие занять определенное положение в партийной и советской иерархии, помогали ему в этом.

Понимаешь, Жирдяй и Шик могли уже запросто войти к любому из замов предгорисполкома, а меня к тому времени избрали в бюро горкома, — рассказывал Степан. — Все каналы, все связи — вот они. А денег — хоть жопой ешь. Не буду тебе выкладывать все детали, тут много тонкостей. Надо город знать, людей знать, ты-то все больше по верхам… В общем, мы прикрывали Косого, а Косой нас кормил, поил и развлекал, делал нам красивую жизнь. Как наш старшина говорил: родина вас кормит, поит, в баню водит. Косой в этом смысле был нам матерью-родиной. И в баню водил. Знаешь, какие мы бани за городом закатывали, какие девки были… Я тогда и пить начал, — голос Степана на мгновение угас. — Да, о чем я? Мы оберегали Косого, помогали ему делать бабки, а он делал нас. Честно тебе скажу: вся эта шумиха со мной, ну письмо Брежневу, обязательства-сверхобязательства, — это идея Косого. Таких, как я, на шинном было в то время с десяток. Косой устроил, чтобы выбрали меня. И Соплю на кладбища поставил он, и Жирдяя на раздачу — тоже он.

Так друзья прожили несколько безмятежных лет. А потом в одночасье все сломалось. Обычно Натанова ежемесячная отстежка на городские верха проходила через Степана. Но случилось ему лечь в больницу с сильным воспалением легких, потом его — такие кадры надо беречь! — на месяц отправили в крымский санаторий, и передачу взяток взял на себя Шик, он, кстати, давно к этому рвался.

— Надо знать Шика. Он с детства был бзделоват, как… А как начальником стал, еще пуще боялся подставить собственную жопу. В общем, стал брать конвертики у Косого и передавать их Жирдяю, чтобы тот раздавал сам. Когда я вернулся из санатория, Сопля сказал мне, что дело налажено и чтобы я больше не держал все это в голове, мол, теперь все хлопоты они с Жирдяем берут на себя. А мне что, больше всех надо?

Через несколько месяцев Натана взяли. Цех был опечатан, все имущество арестовано. У начальника горпищеторга и городского похоронщика тоже были какие-то неприятности, но со временем все уладилось. Степану на бюро горкома влепили выговор — но какой же партиец без выговора? Понятное дело, друзья не смогли активно бороться за судьбу Косого, их бы неправильно поняли. Но Дорочка сражалась как львица, был московский адвокат, который опять-таки сумел убрать из дела несколько эпизодов, и Натан получил всего-навсего пятерик, который, впрочем, отсидел от звонка до звонка. Во время его отсидки, смущенно сказал Степан, они изредка навещали Дору и девчонок. А что они еще могли для него сделать? К тому же Дорочка ни в чем не нуждалась — все нажитое Натаном было записано на нее, а какая-то часть ценностей хранилась у Шика, меньшая часть. И слава Богу, что меньшая, потому что эти ценности пропали — то ли кража была, то ли вымогательство. Или еще что.

Знакомые рассказывали, что с последней отсидки Натан вернулся хмурый и злой: все собирался расквитаться с городским начальством — годами их кормил, а они его сдали. Сам Степан его не видел — был с делегацией в зарубежной поездке. Возвратившись домой, сразу повидаться не выбрался, а потом не рискнул: Натана буквально за две недели выбросили из страны.

— Знаешь, как это делалось. Выбирай: либо в Мордовию, либо в Жидовию. Вот тебе израильский вызов, и чтоб через несколько дней духу твоего не было! Счастье еще, что у Доры оставались деньги, Натан сумел-таки сунуть кому надо и что-то вывез, а то бы уехали без штанов. С тремя девками-то. А мы с ним так и не повидались. Я знаю, мне говорили, он до сих пор на меня обиду держит. И я себя чувствую подлецом. Но скажи, ему лучше было, если бы я тогда с ним засветился и тоже полетел? Нет. И Жирдяй носу к нему не показывал. Ну, Сопля как родственник раз-другой у Дорочки появился. Ему ничего не было, не тронули, он так на своем месте в горисполкоме и остался. А уж потом, через несколько лет тихо уехал в Израиль.