Андрей Воронин - Спецназовец. Точка дислокации

Где-то рядом отчетливо хрустнул под неосторожной ногой мелкий мусор. Подняв голову, Роман Данилович увидел, как над краем плоской крыши соседнего дома медленно и неотвратимо, как в страшном сне, вырастает человеческая фигура. Сначала появилась голова в армейском кепи, за ней плечи, грудь, слабо затянутый пояс с подсумками… Быков разглядел смуглое, заросшее густой недельной щетиной лицо; человек подошел к краю крыши, внимательно оглядывая горизонт, а затем начал поворачиваться к Быкову, одновременно опуская взгляд. Ти-Рекс замер, прижавшись лопатками к стене и чувствуя себя тараканом, невзначай выползшим на середину стола в разгар праздничного обеда. Он медленно поднял автомат и взял кавказца на прицел, но тот вдруг вздрогнул, словно от внезапного укуса, постоял секунду, будто в раздумье, а затем, не выпуская автомата, головой вперед кувыркнулся с крыши. «Хороший выстрел», — подумал Быков о Якушеве, и в эту секунду из окна второго этажа того же дома, по крыше которого только что прохаживался покойник, высунулся еще один кавказец.

— Э! — удивленно воскликнул он, глядя на лежащее под окном в неестественной позе тело своего земляка и, возможно, родственника. Задрав голову, боевик посмотрел наверх, ничего там не увидел, кроме зазубренного края шиферной кровли, и снова посмотрел вниз.

Их взгляды встретились.

— Э-ээ?! — протянул дагестанец, не в силах до конца осознать увиденное.

Спец его не видел, а значит, при всем своем желании был не в состоянии помочь. Быков спустил курок. Звук выстрела прокатился над мертвым аулом, как сигнал к началу апокалипсиса, стреляная гильза звякнула о булыжную мостовую. Мертвое тело повисло на подоконнике; зацепившийся ремнем за свисающую из окна руку автомат качнулся, как маятник, со скрежетом пробороздив стволом по растрескавшейся штукатурке, сорвался и с лязгом упал на землю.

В следующее мгновение тишина наполнилась встревоженными криками, топотом ног и клацаньем затворов. Быков нырнул в ближайшую дверь, вскарабкался на груду мусора, в которую превратились внутренние перекрытия, и почти столкнулся с кавказцем, вбежавшим в дом через широкий пролом в противоположной стене. Автомат в руках Романа Даниловича выстрелил дважды, и кавказец упал, сломавшись в коленях. Быков отскочил от двери, чтобы не маячить темным силуэтом на фоне освещенного проема, и короткой очередью срезал еще одного боевика, который, перепрыгнув через труп своего товарища, ворвался в дом с автоматом наперевес. Убитый опрокинулся навзничь, задрав к небу небритый подбородок и широко раскинув ноги в добротных натовских ботинках.

В ауле началась беспорядочная пальба. Стреляли со всех сторон, и сквозь этот грохот Быков каким-то чудом слышал, как коротко и зло, словно огрызаясь, бьет автомат Баклана. Кто-то дико завопил, грохнул взрыв, и из-за угла кривой, круто карабкающейся в гору улочки лениво выползло, тая на глазах, рваное облако желтовато-серого дыма. Какой-то человек, пьяно шатаясь и прижимая ладони к окровавленному лицу, выбрел оттуда на подгибающихся ногах, сделал два или три неверных, заплетающихся шага и упал на колени, а потом медленно, будто через силу, лег и замер, свернувшись калачиком.

Еще один боевик показался из-за угла. Он пятился спиной вперед, стреляя из автомата — стреляя, надо полагать, в Баклана. Роман Данилович срезал его короткой очередью, и кавказец упал посреди кривой, вымощенной камнем улочки, похожий в своем маскировочном осеннем комбинезоне на кучку сметенной дворниками мертвой листвы. Очередь завершилась коротким металлическим щелчком бойка, упавшего на пустой патронник. Быков передернул затвор, убедился, что магазин опустел, отстегнул его и вынул из подсумка новый.

В этот момент кто-то прыгнул ему на плечи, пытаясь одновременно задушить и перепилить глотку большим, устрашающего вида ножом с зазубренной спинкой. Быков бросил его через себя, отшвырнув, как котенка. Кавказец приземлился спиной на груду битого, горелого кирпича. Выскользнувший из руки нож со звоном запрыгал по камням, поблескивая, как сорвавшаяся с крючка рыба. Трясущиеся пальцы с обведенными траурной каемкой грязи ногтями торопливо заскребли по клапану висевшей на поясе кобуры, отыскивая застежку. Роман Данилович четким, отработанным до автоматизма движением вставил в гнездо магазин, оттянул затвор и выстрелил раньше, чем противник успел наполовину вытащить из кобуры тяжелый армейский «кольт» сорок пятого калибра. Сжимавшие отделанную деревом рукоять пальцы разжались, оружие скользнуло обратно в кобуру, и дагестанец откинулся на свое бугристое кирпичное ложе, устало закрыв глаза. На вид ему было не больше двадцати, и он был настоящий красавчик.

— Куда ж ты полез, дурак, — с горечью сказал ему Быков, очень не любивший такие ситуации. Парень мог жениться и обзавестись детьми — такими же, как он, смуглыми красавцами и красавицами, которые в свою очередь дали бы жизнь новому поколению. Возможно, к тому времени люди уже научились бы решать свои проблемы не за чужой счет и не ценой чужих жизней; возможно, кто-то из этих предполагаемых детей, став взрослым, изобрел бы лекарство от рака или открыл человечеству путь к звездам. Но ничего этого уже никогда не будет, потому что майор Быков одним нажатием спускового крючка отсек целую ветвь человеческого рода, отправив в небытие бесчисленное множество нерожденных детишек… А главное, чего ради он это сделал? Чего ради этот сопляк пытался его прикончить? Каждый из них думал, что делает свое дело, выполняет свой долг, а в действительности один из них погиб, а другой выжил в абсолютно бессмысленной, никому не нужной потасовке. И выжил-то только затем, чтобы погибнуть в другом месте и в другое время, сколько-то там дней, месяцев, а может быть, и секунд промучившись угрызениями совести из-за этого далеко не первого убийства…

Из-за угла выскочили сразу трое.

— Гнездо у вас там, что ли? — процедил Быков, открывая прицельный огонь.

В какой-то момент, когда огонь немного стих, рядом очутился Якушев. «Драгуновки» при нем уже не было, ее сменил короткоствольный «Калашников», явно снятый с чьего-то трупа. Левое плечо прямо поверх куртки было обмотано свежим, но уже успевшим пропитаться кровью и запылиться бинтом.

— Патроны кончились, — сообщил он то, что было очевидно и так. — Их со стороны дороги человек тридцать подходит, и двое, сука, с оптикой. Одного я успел снять, а второй чуть меня не достал.

— Ну и хорошо, что не достал, — рассеянно сказал Быков и посмотрел на часы.

Они лежали на втором этаже разрушенного дома, каждый около своего окна. Дом был угловой, и комната, в которой они заняли позицию, тоже была угловая, что позволяло контролировать весь перекресток. Над головой вместо потолка пасмурно серело перекрещенное сломанными обгорелыми балками небо, на полу было полно деревянных обломков, осыпавшейся со стен штукатурки и битой глиняной черепицы — старой, почерневшей от времени и непогоды, со следами, оставленными в податливой глине пальцами давно умершего гончара. Небо уже начало наливаться предвечерней синевой — день в низких широтах короток, особенно в эту пору года, когда осень готова уступить свои позиции зиме.