Андрей Константинов - По счетам [litres]

Лишь около полуночи порядком измотанная за день Клавдия вспомнила об ужине и вернулась в административный корпус. В свой напоминающий монастырскую келью кабинетик. Здесь она перелила из термоса в стандартную зэковскую посудину бульон, развернула газету с упакованными в нее бутербродами и приступила к нехитрой полуночной трапезе. За этим занятием ее и застала влетевшая в кабинет медсестричка Рая.

– Клавдия Михайловна! Ой, вы кушаете? Приятного аппетита.

– Спасибо, Раечка. Хочешь, присоединяйся?

– Нет-нет, я уже.

– Что-то стряслось?

– В бараке 2-го отряда снова ЧП.

– Что на этот раз?

– Массовая драка с поножовщиной.

– Опять? Это ж какая по счету?

– С тех пор как на исправление партию черных блатных перевели – четвертая.

– А ведь еще недавно была относительно спокойная зона.

– Вот-вот. Казалось, уже и думать забыли про ихние, прости господи, сучьи войны. Ан нет, новоприбывший положенец никак не навоюется.

– Что за положенец?

– Алексеев, кличка Барон. Неделями из буров и шизняков не вылезает и все равно никак не угомонится. Замначальника оперчасти у меня всю валерьянку выпил. Из-за его художеств.

– Сколько пострадавших? – деловито уточнила Анисимова.

– Семеро легких. Там в основном переломы и черепно-мозговые. Но один тяжелый, как раз этот самый Барон. Ему, помимо прочего, в общей свалке нож в левое бедро всадили и точнехонько в артерию угодили. Большая кровопотеря, не исключен сепсис. А у нас, сами знаете, с антибиотиками беда. Еще и хирург второй день в запое.

– Ну что ж, пойдем посмотрим на их благородие. Попытаемся спасти эту трижды ненужную жизнь.

– Вот вы сейчас в самую точку сказали. Именно что ненужную.

– Это не я сказала, а доктор Ливси.

– Это какой же Лившиц? Который по гинекологии, из Усолья?

– Не Лившиц, а Ливси. Из «Острова сокровищ». Читала?

– Не-а. Это ведь мальчишеская книжка.

– А мне так ужасно нравится. Пиастры, пиастры!

– Ой, хорошо, что напомнили. Машина с лекарствами заказанными опять из города не пришла. С утра придется снова звонить…

В операционной больничного корпуса было полутемно, хотя в дополнение к тускло мерцающей под потолком лампочке сочился свет полной нынче луны, повисшей строго в створе зарешеченного окна.

Лежавший на койке-каталке зэк был без сознания. Неудивительно, при такой-то кровопотере. Нянька Серафимовна, по-матросски опрокинув на бетонный пол ведро воды, замывала кровь, костеря на чем свет стоит и данного конкретного урку, и весь уголовный мир в целом. Используя при этом такие выражения, которые и не всякий-то матрос знает.

– Серафимовна! Вот самое последнее, что сейчас требуется, так это намытые полы, – машинально сделала замечание Анисимова, входя в операционную. – Рая, ты прививку от столбняка ему сделала?

– А что, надо было?

– Быстро готовь. Но рану, надеюсь, антисептиком обработали?

– Было бы чем. Обрабатывать, – огрызнулась Серафимовна, но швабру отставила и направилась к шкафчику с медикаментами.

– Да хотя бы мыльным раствором! Если ничего другого нет.

Анисимова подошла к каталке, всмотрелась в кровавое месиво, менее часа назад бывшее лицом, и в ужасе зажала рот рукой:

– О боже! Василий?!

– Вы ошиблись, Клавдия Михайловна. Барона Юрием зовут. Юрий Всеволодович.

– Что? Да-да… Юрий Всеволодович. Это я… обозналась. – Клавдия мучительно потерла виски, пытаясь сосредоточиться и взять себя в руки. – Значит, так. Ослабить жгут, не хватало еще для полного счастья ишемию конечностей получить. Затем укол. Рану обработать на предмет занесения инфекции с лезвия. Через час наложите повязку, предварительно смочив ее физраствором. Да пошевеливайтесь, что вы как мухи сонные. Где его медкарта?

– Вот.

– Заберу, ознакомлюсь. Если возникнут осложнения, немедленно дайте знать. Я буду у себя.

Бросив последний взгляд на Барона, Анисимова взволнованно покинула операционную.

– Райка! А чего она так переполошилась? Подумаешь, очередного урку подрезали. Невелико событие.

– Понятия не имею. Сама удивляюсь.

– Еще и дефицитную противостолбнячную на него изводить. У-у-у! Гаденыш! Лучше бы тебя насмерть прирезали – всем бы спокойнее стало…

Когда за зарешеченным окошком операционной пышнотелую луну вытеснил предрассветный рваный сумрак, Барон открыл глаза. Какое-то время он невидяще пялился в потолок, а после, учуяв в непосредственной близости некое постороннее дыхание, осторожно поворотил голову. Возле его каталки, склонив голову на грудь и умудрившись закемарить на табурете, сидела взрослая копия Клавдии. В белом медицинском халате. Для этих стен подобное зрелище было настолько невероятным, диким и нелепым, что Барон зажмурился, прогоняя то ли морок, то ли вызванную болью во всем теле галлюцинацию. Но когда он снова распахнул глаза, женщина в белом никуда не делась.

– Клавдия? – неуверенно позвал Барон.

– А? Что?! Ох, слава богу, очухался.

– Это правда ты? Не наваждение, не сон?

– Это правда я. Не сон. – Клавдия тихонечко взяла Юрия за руку. – Убедился?

– Теперь да.

– А вот кто ты, Василий? У меня голова кругом идет. Юрий Алексеев… Барон… Положенец… Поножовщина… Как же так? Почему? Ты – и вдруг убийца?!

– Ты немного сгущаешь краски, Клавдия.

– Я читала твою учетную карточку.

– Да, грех смертоубийства в моем послужном списке в самом деле имеется. Вот только…

– И кого же ты? – не дала докончить Клавдия. – За что?

– Так, одно жЫвотное. Между прочим, некогда ты его неплохо знала.

– Ты это о ком?

– То, Клавдия, история долгая. А мне сейчас малость некомфортно… языком ворочать.

– Понимаю. Но после, потом расскажешь?

– А куда я денусь? Я правильно понимаю, что ты в этих стенах вроде как банкуешь?

– Вроде того.

– Значит, еще наговоримся, гражданин начальник.

– Кабы не твое нынешнее состояние – сейчас ка-ак стукнула бы тебя по лбу. Или по заднице как маленького. Ваську-шкоду.

– Не надо. Меня давеча уже достаточно обстучали.

– Это точно.

– Поэтому ты лучше меня поцелуй. Как большого. Ваську-шкоду.

– Экий вы прыткий, больной. Только-только в беспамятстве валялся… Ладно, исключительно в целях посттравматической профилактики. – Клавдия чмокнула Юрку в лоб. – Ну, здравствуй, однополчанин. Вот не думала-не гадала, что когда-нибудь свидимся. Да еще ТАК свидимся.

– Не-ет, ты меня по-другому поцелуй. Как тогда, в 42-м. Помнишь?

Разумеется, она помнила. Ибо то было воспоминание из разряда тех, что не забываются всю оставшуюся жизнь.

Анисимова молча, изучающе всмотрелась в некогда родное лицо – лицо первого в ее жизни мужчины, отца ее ребенка. А затем, дежурно оглянувшись на дверь, склонилась и впилась в губы вора-рецидивиста…