Владимир Колабухин - В поиске истины

И в самом деле, минут через двадцать передо мной предстал бетонный забор с вышками на углах, массивными железными воротами и небольшим помещением КПП — контрольно-пропускного пункта колонии. В узком шлюзовом пенале КПП я передал в окошко своё служебное удостоверение. Молодой прапорщик охраны сначала внимательно просмотрел удостоверение, потом перевёл взгляд на меня, затем спросил, к кому из сотрудников хочу пройти.

А к кому же ещё, как не к начальнику? Накануне ему уже сообщили о необходимости нашей встречи. Прапорщик с кем-то созвонился, попросил меня подождать немного. Вскоре появился пожилой седоволосый капитан и предложил мне пройти за ним в «зону», в штаб.

— Я провожу вас к начальнику, — пояснил он.

— Как мне его называть? — спросил я по дороге.

— Майор Васильев. Николай Алексеевич. А я его заместитель по воспитательной работе с осуждёнными.

Я слушал, а сам всё невольно вертел головой. Я не робкого десятка, и по работе — где только не приходилось бывать. Но здесь, в «зоне», мне вдруг сделалось не по себе. Перед нами здание за зданием, и казалось, что вот-вот из-за угла одного из них кто-то из уголовников выскочит и бросится на тебя. Смешно, конечно, было так думать. Однако — думалось, чёрт возьми, не в пионерский лагерь приехал! И прибавил шаг. А ни у зданий, ни на дорожках между ними — ни души. Правда, показался один человек. В тёмной спецовке. Поравнявшись с нами, сдёрнул со стриженой головы такой же тёмный картуз, отступил в сторону и негромко поздоровался.

Мы ответили на приветствие и зашагали дальше. Я по-прежнему выкручивал шею, но, кроме пышных цветников и газонов, больше ничто и никто не попадал в поле зрения.

Капитан улыбнулся мне:

— Я тоже здесь поначалу чуть не галопом бегал. Всё нормально! Не беспокойтесь.

— Я и не беспокоюсь, — ответил капитану. — Чудно только: колония, и вдруг — цветы.

— Нравятся?

— Красивые.

— Вот. Затронуло вас. Глядишь, и у осуждённых при виде их в душе потеплеет, — заметил мне мой провожатый.

— А где другие-то? Пока одного лишь и встретили.

— Что ж им без дела болтаться. День только начался. Каждый на своём месте.

Васильев на вид был моложе своего заместителя — лет сорок, не больше. Круглолицый, широкоплечий, по-военному подтянутый. Он встретил меня в своём кабинете приятной, располагающей улыбкой. Энергично пожал мне руку.

Выяснилось, что Пикулин сейчас в школе, где учится в девятом классе. Так что встретиться с ним можно будет не раньше чем через два часа.

— А разве он ещё и учится? — недоумённо спросил я Васильева.

— А как же! И не он один. Закон о всеобщем образовании действует и у нас, — не без удовлетворения отозвался майор. — Без образования — что делать сегодня на свободе? Мы здесь и профессию даём тем, у кого её нет. Готовим в ПТУ токарей, слесарей, фрезеровщиков. А как же иначе?

— Резонно, — согласился я и попросил рассказать о Пикулине: что он за человек, как относится к работе, к своему преступлению?

— Ну, сейчас-то он не на плохом счету, — быстро откликнулся Васильев. — В передовиках, правда, не ходит, но и замечаний особых не имеет. А вот два года назад — и слова из него не вытянуть было. Учиться отказывался, работать не хотел. Отрешённый был, нелюдимый… Срок-то ему большой дали, вот и считал, что ему теперь ни до чего нет дела, вся жизнь, мол, мимо проходит. Так что поработать с ним пришлось изрядно. Да вы посмотрите его личное дело, почитайте характеристики.

Васильев пододвинул ко мне лежащий перед ним на столе толстенный том дела. Я с интересом принялся листать страницы.

«По характеру замкнут. В коллективе ведёт себя обособленно. Ни с кем не переписывается, учиться и работать не желает. На убеждение и примеры возвращения к честной трудовой жизни других таких же осуждённых не отзывается, к администрации и к её наставлениям относится с недоверием…»

«Согласился учиться в вечерней школе. Преступление своё осуждает, приступил к работе на производстве, но по-прежнему считает, что к настоящей жизни на свободе он уже непригоден…»

«Впервые за два года выполнил на производстве месячное задание и был поощрён правами начальника отряда…»

Да… Тут всё было как в зеркале. Захотелось сейчас же посмотреть и на самого Пикулина, поговорить с ним.

Васильев вызвал дневального и попросил привести Пикулина. Спустя несколько минут раздался негромкий стук в дверь.

— Войдите, — откликнулся Васильев. В кабинете появился невысокий парень в тёмной хлопчатобумажной куртке и таких же брюках. Снял с головы фуражку, вытянулся у порога и чётко доложил, обращаясь к Васильеву:

— Гражданин майор, осуждённый Пикулин Игорь Константинович, статья 146, часть вторая, срок — семь лет, по вашему вызову прибыл.

— Проходите, садитесь, — пригласил его к маленькому столику Васильев.

Прежде чем сесть, Пикулин бросил на меня быстрый озабоченный взгляд. Чувствовалось, сообразил, что его вызов связан с моим присутствием здесь. Он присел напротив меня. Снова окинул быстрым взглядом. По всему было видно, что его тревожил мой штатский вид и он никак не может догадаться, кто я и что мне от него надо.

— Вы уж тут без меня побеседуйте, — обратился ко мне Васильев. — А я вас пока оставлю. Понадоблюсь — нажмите кнопку на столе.

И вышел, подбадривающе кивнув Пикулину.

На мгновенье в кабинете воцарилась тишина.

— Я из Рыбнинска. Следователь отдела милиции капитан Демичевский, — представился я Пикулину. — Мне нужно о многом поговорить с вами.

Он с ещё большей настороженностью вскинул на меня свои светло-серые глаза и тут же отвёл их в сторону. Весь его скованный вид подсказывал, что говорить ему со мной не очень-то и хочется. Нужен был какой-то подход, чтобы вызвать его на откровенность. Но какой?

— Курите? — спросил Пикулина и придвинул к нему пачку «Беломора».

Он повернул голову, молча вытащил из пачки папиросу, прикурил. Закурил и я.

Пикулин не смотрел на меня. Часто затягиваясь, косил глазами в угол. Папиросу держал не между пальцев, укрывал в кулаке, словно курил тайком или на ветру, в дождь. Кисти рук у него широкие, пальцы загрубевшие, по-настоящему рабочие.

И тут мне вспомнился разговор с его мастером.

— А вам привет от Хлебникова.

Голова Пикулина непроизвольно задёргалась. Он недоверчиво посмотрел на меня.

— От кого, от кого?

— От Пал Палыча, мастера вашего.

— Не может быть…

— Почему?

— А когда вы с ним виделись?

— Вчера.

— И он ещё помнит меня?

— Не только помнит, но и всей душой переживает за вас. Готов в любое время принять на свой участок. Считает вас первоклассным слесарем. Или ошибается?

— А вы-то к нему с какой стороны?